–  Почему так много?
– спрашивает Пусеп.

–  Если пятнадцать много, доверните три раза по пять, - отвечаю я.

–  Ну, это дело другое!
– говорил Пусеп и выполняет команду. Романов, сидевший рядом со мной, улыбнулся. Послышалось удовлетворенное хмыкание летчиков: раз штурманы подают команду, значит, они работают и что-то знают.

А летчики все любят, когда в сложных условиях штурман что-то знает, что-то делает и что-то предлагает.

В пассажирской каюте темно. Пассажиры спят. И только возле Вячеслава Михайловича горит лампочка-светлячок, при свете которой он читает.

Все три радиста, мокрые, скучные, дремлют у выключенной бесполезной радиостанции.

Борттехники Золотарев и Дмитриев также клюют носом у приборного щитка.

Вячеслав Михайлович через центрального пушкаря просит летчиков предупредить его, когда будет видно Гренландию, он хочет посмотреть на ледники.

Дорого бы я дал в эту минуту за то, чтобы услышать: «облака кончились, видна Гренландия». [76]

Но нет, никто раньше нас, штурманов, ничего не увидит и никто, раньше нас не крикнет…

За четыре часа напряженного полета вслепую в облаках много было передумано. Уже пройдено расстояние в 1300 километров над океаном. На таком расстоянии каждый градус ошибки в курсе дает отклонение от линии маршрута в 22 километра.

У нас же на этом участке магнитное склонение изменилось на 10 градусов, да еще на основании синоптических анализов мы довернули самолет на 15 градусов.

А что если мы ошиблись в своих расчетах и довернули не в ту сторону? Цифра, получившаяся в результате вычисления, была так велика, что не то что Гренландию или Исландию можно было проскочить, но мы рисковали не увидеть и Европу.

«Ну, радисты, просыпайтесь, запускайте ваши шарманки, пошевеливайтесь быстрее, действуйте. Работайте международным кодом. Добивайтесь радиосвязи и во что бы то ни стало узнайте, какая погода в Гренландии. Если через 10 минут не добьетесь связи, давайте SOS». Такую примерно записку я передал нашим радистам. Все три радиста энергично взялись за дело, застучали ключами и завертели ручками.

–  Александр Павлович, - обратился ко мне Пусеп, - какая высота гор Гренландии?

–  На тысячу метров выше нашего полета - ответил я.

–  Какая погода в Гренландии и когда, по вашим расчетам, мы должны подойти к берегам?

–  К берегам Гренландии должны подойти минут через двадцать. А согласно прогнозу, в районе острова должны быть разрывы в облаках. О настоящей погоде ничего не знаю - радиосвязи ни с кем нет. [77]

–  Н-да, выбрали погодку, - пробурчал Пусеп.

Сергей Михайлович Романов нервно вертел в руках мокрый секстант, грыз карандаш и нетерпеливо смотрел в окно, готовый в любую минуту смерить высоту солнца.

Солнца не было, были только облака и вода в самолете.

Усилия трех радистов не пропали даром. Им удалось связаться с гренландской радиостанцией, и один из радистов громко на весь самолет прочитал сводку: «Облачность высокая пять баллов. Ветер восточный». По бодрому голосу радиста мы сразу поняли, что самое страшное миновало.

Не успел радист дочитать до конца сводку погоды, как его перебил Пусеп:

–  Довольно, сам вижу погоду!

Самолет из ночи вошел в день. Сквозь большие разрывы в облаках брызнули лучи вечернего солнца, заблестели мокрые крылья самолета, на стеклах забегали солнечные зайчики.

Народ зашевелился, повеселел, телефоны наполнились разговорами и смехом.

Впереди по курсу чуть слева серебром блестели на солнце мощные купола гренландских ледников. Отметив на карте точку своего нахождения, мы с Романовым переглянулись и улыбнулись, довольные своими расчетами, и каждый из нас должно быть подумал про себя одно и то же: «Все хорошо, что хорошо кончается».

Проснулись пассажиры, все облепили окна и любовались суровой красотой природы.

Высокие скалистые берега южной оконечности Гренландии изрезаны узкими глубокими и извилистыми фиордами. Черные высокие гранитные скалы обрываются отвесно у океана и у подножия их океан пенится и сердито бурлит. [78]

У берегов голубые льдины. Поднятые волной, они с силой налетают на скалы и крошатся на мелкие куски.

А дальше высятся массивные ледниковые шапки, сверкая в лучах заходящего солнца.

Дикая красота сурового острова напомнила мне о великом и неутомимом исследователе Арктики Фритьофе Нансене, замечательные книги которого возбудили у меня любовь к Арктике.

Всю жизнь служил он лучшим идеям человечества и заставил арктический край служить человеку. Я вспомнил и то, что сейчас сын этого великого ученого томится в фашистском застенке.