Радисты установили надежную радиосвязь с Исландией, куда мы направили свой путь.

Романов вталкивал в пузырек уровня секстанта планету, еле видневшуюся на юге, и что-то у него плохо получалось. То ли секстант замерз, то ли планета была плохая, а скорее всего это происходило потому, что сейчас мы уже не так остро нуждались в астрономии.

На два часа полета у нас хватит расчетов из взятого курса, а там, ближе к аэродрому, нам помогут радиомаяк, радиопеленгатор, и тогда может быть придется обратиться за помощью к астрономии.

Самолет идет под управлением автопилота, и летчики, утомленные слепым полетом, съежившись в обледеневших костюмах, повидимому, дремлют, потому что уже долгое время молчат, и не спрашивают нас ни о том, какая погода по маршруту, ни о том, правильный ли курс держит самолет.

На севере светлая полоска зари идет параллельно нашему курсу на восток и скоро из-за горизонта покажется солнце, навстречу которому мы летим.

Высота полета 4500 метров, температура - 5, в кабине все вещи, ранее намокшие в облаках, обледенели. Воротники превратились в ледышки. Хочется [79] съежиться, закутаться и сидеть неподвижно. Но надо работать. Ну что ж, начнем, пожалуй. Я включаю радиоприемник, в наушниках которого слышны две буквы радиомаяка - одна громче, другая слабее.

–  Алло, летчики, доверните влево два градуса, - подаю я команду.

–  Из-за такой мелочи не стоило летчика беспокоить, - возразил Пусеп, доворачивая машину.

Большой багрово-красный солнечный диск показался на горизонте. Быстро поднимаясь, солнце все более белело.

Наступил новый день. В самолете погасли огни.

–  Сергей Михайлович, послушай радиомаяк, - обратился я к Романову и добавил: - одно ухо хорошо, а два лучше.

–  По-моему, буква «а» громче, чем «н», - ответил Романов, прослушав радиомаяк.

–  Два уха хорошо, а три лучше, - сказал Пусеп.
– Включите мне, старому маячнику, телефон, и я скажу точно, какая буква громче, какая слабее.

–  Без сомнения, «н» громче, чем «а», - сказал Пусеп, внимательно прослушав сигналы.

–  Так держать, - резюмировал я консилиум радиомаячников.

Радисты запросили радиопеленг, проложив который на карте, мы убедились, что все благополучно и если и были отклонения от маршрута, то такие незначительные, что из-за них действительно не стоило беспокоить летчиков.

Чем ближе мы подлетали к радиомаяку, тем громче были его сигналы, тем острее была его зона, тем точнее надо было выдерживать курс, чтобы вести самолет по зоне радиомаяка. Это нам было совершенно необходимо для выхода на радиомаяк, над которым мы наметили пробиваться вниз под облака к аэродрому. [80]

Высота полета 2000 метров, температура воздуха 0. Самолет быстро несется у самой поверхности белых ровных облаков, и временами брюхо его касается мягких белых гребней.

Радисты через каждые десять минут подают радиограммы с сообщениями о погоде. На аэродроме высота нижнего края облаков опустилась до 500 метров. Нам предстоит пробиться сквозь слой облаков толщиной 1500 метров. Очередная радиограмма гласила: «Горы покрыты облаками, будьте осторожны при подходе к аэродрому». Очень хорошая радиограмма, но мы и без нее знали, что все горы на острове Исландии вершинами уходят в облака, и давно уже наметили план действий.

Мы решили выйти на радиомаяк, от него развернуться и пробивать облака курсом в океан, равным 270 градусов. Все другие курсы снижения ведут от радиомаяка в горы, закутанные облаками. Хорошо, что у нас есть карта крупного масштаба с рельефом местности и расположением радиомаяка.

Сигналы все громче и громче. Радиомаячная зона все острее. Работа напряженнее. Команды отрывистее.

–  Два градуса вправо! Так держать! Чуть-чуть влево, еще малость. Так, хорошо!

Быстро нарастает слышимость сигналов, гремит в телефонах. И вдруг на несколько секунд все оборвалось. Потом снова громоподобный звук сигналов - маяк под нами.

–  Летчики, взять курс 270 градусов, снижаться под облака, под нами аэродром!

–  Есть снижаться!
– бодрым без тени сомнения голосом ответил Пусеп и, развернув самолет, направил его вниз.

Самолет зарылся в густые облака. Стало темно, появилась вода. Несколько минут ожидания и тишины. [81] Не знаю, есть ли такие летчики, которые сохраняют одинаковое настроение при полетах в ярких лучах солнца, когда видна земля, и в густых черных облаках, в которых не видно конца плоскостей. На нашем же корабле возникшая тишина свидетельствовала о перемене настроения у всех.

На высоте пятисот метров самолет выскочил из мокрых облаков, и мы увидели океан, залив и у подножья коричневой, покрытой мохом горы хорошо знакомый нам аэродром. В заливе, в бухте и на рейде стояло много больших океанских кораблей.

Летчики занялись переговорами с борттехниками насчет воздуха в тормозах, выпуска шасси и еще всякой другой сложной техники, предшествующей посадке большого корабля.

Мы же, штурманы, собрали свое имущество и, рассовав его по сумкам и портфелям, оказались на несколько минут перед посадкой безработными.