В двенадцатом часу дня подали завтрак, состряпанный из консервов.

Есть я ничего не мог. С трудом проглотил чашку бульона с размоченными в нем кусками белого сухаря. Зато с наслаждением выпил два стакана горячего чая с коньяком и с лимонной кислотой. (По рецепту доктора. -- Может быть, он и еще чего-нибудь туда прибавил?) Сразу стало тепло, хорошо, и я крепко заснул на своем диване, несмотря на шум и говор, стоявшие в кают-компании.

Проснулся по голосу флаг-капитана, который меня окликал. Отчетливо помню (а может быть, и бред), как он стоял, оправляя повязку на голове (имел три небольших осколка в затылке) и говорил:

– - На Sud и к Ost'y -- два дымка... (Это записано 22 мая.)

– - Ну, что ж... полный ход, -- ответил я.

(По старой штурманской привычке -- записать "момент" -- взглянул на часы -- 3 ч. 15 мин.; записал "момент").

– - Ну, конечно... и я так думал... -- промолвил флаг-капитан, уходя "наверх".

Я опять заснул...

Дальше мои воспоминания окончательно путаются. Многое из того, что и до сих пор так отчетливо представляется как пережитое мною лично, было опровергнуто свидетелями, дававшими свои показания под присягой.

Так, например, 22 мая в своем дневнике я записал:

"Задремал опять. Проснулся. Смотрю -- 4 ч. 15 мин. Ход, как будто, неособенный (Опытный человек, находясь в кают-компании миноносца, всегда, по сотрясению кормы, легко скажет, идет ли миноносец малым, средним или полным ходом). Кругом никого. Забеспокоился -- выполз наверх. Сидит Ильютович (Старший механик миноносца "Бедовый"). Спрашиваю ход. Отвечает: -- 15. -- Как так? сколько котлов? -- Отвечает: -- 2! -- Разве не разводили во всех? -- Нет!"

Наделе оказывается, что я не сам проснулся, а меня разбудил волонтер Максимов, и не я разговаривал с Ильютовичем, а Максимов передал мне свой разговор с ним, добавив, что "дымки" нас заметно нагоняют. Вот почему я забеспокоился и "полез" наверх. Как ни плохо работали мои мозги, но я не мог не понять, что раз за нами гонятся, то на случай встречи и боя необходимо иметь возможность дать полный ход. Ведь миноносец с парами в половинном числе котлов -- игрушка в руках неприятеля. Что захочет, то с ним и сделает... Ведь это -- азбука...

Где подтягиваясь руками, где ползя на четвереньках, я добрался до мостика, но влезть на него по вертикальному трапу, конечно, не мог и, уцепившись за нижнюю ступеньку, принялся кричать: "Пары!.. Пары во всех котлах!.. Пары!.. Пары!.. Чего ждете?.. Пары!.."

На ближайшем ко мне крыле мостика я видел командира миноносца, флаг-капитана и флагманского штурмана. Это не был бред -- эпизод засвидетельствован матросом-сигнальщиком Сибиревым.

Они о чем-то совещались между собой...

Потом командир перегнулся через поручень мостика ко мне и крикнул: "Да! Да! Сейчас! Сейчас! -- И громко скомандовал: -- Разводить пары во всех котлах!"

– - Есть! -- отозвался ему боцман и повторил команду.

Мне было так трудно... Миноносец изрядно покачивало; ноги были как чужие; руки слабели; голова кружилась... казалось, вот-вот по горбатой, мокрой, железной палубе скатишься за борт...

Да разве ж я не сделал всего, что мог? Ведь я своими ушами слышал приказание: "Разводить пары во всех котлах!" Ну... а дальше -- пусть исполняют свой долг...

Я пополз обратно...

В полпути (это был тяжелый путь, хотя всего сажень двадцать) какой-то матрос пришел ко мне на помощь. Кто именно -- сейчас не вспомню...

Добравшись до дивана в кают-компании, я повалился на него почти без чувств... Этот поход к мостику и обратно окончательно вывел меня из строя...

Как выяснилось впоследствии, я был не один в кают-компании. На одной из коек, прикрытых занавесками, лежал лейтенант Крыжановский. Отравившись ядовитыми газами "шимозы" (хотя вовсе не раненый), он, всю ночь промучившись приступами удушья и тошноты, теперь крепко спал.

Я, конечно, и не подозревал о его присутствии, но теперь позволю себе воспользоваться его показанием, данным на суде.

Он показал, что был разбужен доктором, который сообщил ему тревожные вести: "Нас нагоняют, как стоячих. Очевидно -- японцы. У нас ничего: пары -- в двух котлах; пушки -- закрыты чехлами; мины -- неготовы..."

Крыжановский заторопился "наверх", заметил меня, спросил, не пойду ли и я, но я ответил: "Не могу"...

Ничего этого я не помню...

Помню только, как, лежа на диване (сколько прошло времени? когда это было?), прислушивался к звукам выстрелов, к свисту снарядов... и соображал, что это стреляют "они", а мы не отвечаем... Потом у нас застопорили машины. Пальба прекратилась... В чем дело?.. Вспоминались какие-то отрывочные слова о флаге Красного Креста, о парламентерском флаге...