Я так злилась, что меня оставили спать, пока моя подруга рисовала карту, а Элизабет втиралась в нашу компанию, что даже не стала возражать, когда Ирен решила, что все мы должны облачиться в мужскую одежду.

– Если только там есть карман для шатлена, – сказала я сухо.

– Бросьте, Нелл, – произнесла Элизабет, – у мужчин гораздо больше карманов, чем у женщин. Вы могли бы носить хоть три цепочки.

– Одной вполне достаточно.

Процесс одевания – а в моем случае переодевания – оказался, мягко выражаясь, интересным.

На панталоны и чулки мы натянули грубые неудобные брюки, сшитые Ирен, и она разрешила нам надеть наши прогулочные ботинки, которые, по ее словам, не особо отличались от мужских.

Я оставила корсет, хотя Элизабет и Ирен надели только нижние рубашки. Ну что тут скажешь? Кроме того, подруга решила, что накрахмаленные белые мужские воротнички будут слишком шумными и заметными в ходе нашей операции, поэтому она дала нам темные моряцкие фуфайки, которые нужно было натягивать через голову. Тельняшки Элизабет и Ирен были из гардероба для фехтования. В своей, как мне показалось, я узнала фуфайку, которую давным-давно надевал Годфри, изображая моряка во время приключений в Монако.

Нам не хватало пиджака, так как у Ирен нашелся только один мужской костюм, а пошитая ею короткая куртка в стиле формы Итонского колледжа подходила Элизабет, но не мне. В итоге мне разрешили надеть собственный шерстяной жакет от прогулочного костюма, похожий на мужской. Шарфы, кепки и шляпы дополнили ансамбль – и… я никогда раньше не видела более жалкого трио в высоком трюмо.

– На улице темно, – успокоила меня Ирен, надевая перчатки из черной кожи и натягивая кепку до бровей.

По крайней мере, волосы у нас были скромно собраны и целиком спрятаны под головные уборы, в отличие от безумных причесок нашего предыдущего перевоплощения в падших женщин. Ирен натянула котелок на уши Элизабет и примяла у меня на голове твидовую двухкозырку – ее еще называют шляпой охотников за оленями, – а потом подтянула мне повыше шарф, так что из шерстяного прикрытия остались торчать только кончик носа и глаза.

– Помните, – наставляла она, – главное широкий шаг. Делайте шаги подлиннее. И не сбивайтесь в кучу, как гусыни, а ступайте важно, как гусаки. Ночью бояться нечего.

Меня по ночам многое пугало, но еще сильнее я опасалась, что мое место компаньона Ирен в раскрытии преступлений будет узурпировано Элизабет. Как удалось этой наглой юной американке, будь она хоть трижды Пинкертон, так глубоко пробраться в наш альянс? Вот бы Годфри был здесь, чтобы дополнить привычное трио вместо этой аморальной выскочки! Он добавил бы нашей компании силу и благоразумие, которые может дать только мужчина. И в тот же миг – ах, в тот же миг я подумала о Квентине. Несомненно, мужчина, который нес государственную службу в самом диком и коварном форпосте Британской империи, где даже солнце боится садиться, мог бы, вне всяких сомнений, оказать необходимую нам помощь, не то что эта зеленая девчонка с сомнительной историей и очевидной моральной слабиной.

Тем не менее у Ирен нашлись какие-то причины взять ее в нашу экспедицию. «Потому что я могу использовать вас», – сказала она, и голос ее был холоден, словно она подозревала, что Элизабет при первой же возможности сама ее использует.

Но, должно быть, всему виной мое воображение! Оно беспокоит меня только в одном плане: я всегда воображаю себе худшее. И сейчас мне казалось, что Ирен мечется без поддержки. Годфри или моей.

Джеймс Келли – испорченное создание! – находился в руках французов, которые лучше всех умеют запирать сумасшедших, потому что их здесь хватает. Джек-потрошитель будет офранцужен: на мой взгляд, такая судьба хуже смерти.

Но раз уж он под замком, нынешняя прогулка представлялась мне всего лишь сумасбродной затеей Ирен, в которую она для чего-то вовлекла и нас.

Я почесала шею под колючим шерстяным воротом. Мужчины, видимо, питают особое пристрастие к грубой шерсти. Без сомнений, это благо для шропширских овцеводов, но не для моей нежной кожи.

Я сделала пару шагов, испытывая отвращение, оттого что грубая ткань терлась о внутреннюю часть бедер, практически вынуждая меня ковылять по-гусиному. Ужасно! Неудивительно, что мужчины вроде Келли сходят с ума, раз они вынуждены ходить в подобном облачении весь день.

И все же, если Пинк… то есть Элизабет может носить брюки, значит, я тоже смогу!

– Готовы? – спросила Ирен.

Мы с Элизабет ответили хором, как солдаты, и посмотрели друг на друга.

Я с удовольствием отметила, что плечи Элизабет под шерстяной фуфайкой ходят ходуном. Она потерла нос над темным шарфом, потом почесала ногу. Да, мы были готовы, но ровно в той же степени, в какой готовы гусыни в одеянии гусаков. Ирен повела нас по черной лестнице, и нынче ночью мы никого на ней не встретили.

Служебный вход вел на внутренний двор. Туман покрывал крыльцо.

– Осторожно! – прошептала Ирен. – Там высокая ступенька, помните?

Каменная кладка блестела в приглушенном газовом освещении, словно испаряя влагу. В Париже не так часто идут дожди, как морось, и сегодняшняя ночь была пропитана невидимой сыростью.

Ирен передала мне свою трость. Я узнала вырезанную из янтаря голову дракона – принадлежащая Годфри трость с потайным клинком! Когда я сжала ее рукой в перчатке, мне стало не по себе от мысли, что Годфри блуждает по диким краям без этого средства защиты. В Париже мы, безусловно, находились в большей безопасности.