– Не исключено, что они презирают собственную слабость и ищут способ доказать себе свою силу, превращая других людей в жертв. Возможно, тех, кто меньше их самих по размеру.

– Мэри Джейн Келли была не меньше Потрошителя, – заметила я, – по крайней мере, судя по большинству описаний свидетелей.

– Однако, – подхватила Ирен, – она была единственной, на кого он напал в постели. Ему, этому убийце, нужны лежащие навзничь, пассивные женщины. Он так быстро наносит удар, что женщины мгновенно слабеют от потери крови и падают на землю. Видит ли он в жертвах мать, которая рожает? Жену, лежащую в супружеской постели? Сестру или дочь, спящую и беспомощную?

– Какая разница, что он видит?! – воскликнула я, испытывая отвращение от кровавых образов, которые поднимались от вопросов подруги, словно призрачные души из мертвых тел.

– Если мы увидим то, что видит он, – ответила Ирен, – мы поймем, кто или что он такое.

Сердце у меня стучало, как барабан Армии спасения. Идеи, образы и догадки бились в голове литаврами. Я посмотрела на Элизабет, не в силах представить ее на ложе проститутки, со склонившейся над ней размытой темной фигурой с лицом… любого мужчины.

Я видела ребенка в лесу; он сжался в комочек при виде ножа. Я видела женщину на улице; ее крик захлебнулся в потоке крови, вырывавшемся из горла подобно рубиновому водопаду.

И каждый раз краем глаза я видела высокую темную фигуру, слышала крик ворона, вздох призрака, смех ужасного чудовища.

Оно всегда было там, а я отказывалась замечать его.

Но теперь оно смотрело прямо мне в глаза.

Теперь оно сочло меня достойной внимания.

И я должна ответить на его взгляд и дать ему понять, что не боюсь.

Теперь либо оно, либо я.

Из желтой тетради

Всё еще хуже, чем мне казалось.

Что, конечно, еще лучше служит моей конечной цели.

И все же – да, я испытываю потрясение.

Довольно забавно, что меня может потрясти столь простое и низкое создание.

Однако у него есть грубая сила личности, как у цыганской гадалки или убийцы. Чувствуется глубина того, на что он способен; великое добро и великое зло сплелись неразделимо в одну нить.

Даже он не может понять, где начинается первое и заканчивается второе, поэтому находит оправдание и тому и другому.

Мне всегда легче верилось в грешников, чем в святых, но, думаю, в моем звере встретились они оба.

Демоническое сочетание.

Я позволю ему последний… танец в этом Городе Света, а потом мы должны ретироваться. Я начинаю понимать, как использовать его в своих более масштабных планах. Конечно, он привлек внимание нужных персон, которых я больше всего хочу… подразнить.

И отвлек внимание тех, кому придется дорого заплатить за свою ошибку.

Чего еще просить у дикого зверя?

Из дневника

Я полночи ворочалась на кушетке в алькове, отделенном занавеской от общей столовой.

Когда я наконец заснула, воин-индеец на лошади преследовал меня по Елисейским Полям, а потом погнал к Эйфелевой башне, застывшей на Марсовом поле. Я пыталась убежать в катакомбы, но, спустившись по извилистым тоннелям, обнаружила Джеймса Келли, который истерически смеялся среди груды старых костей и черепов, обивая тканью с узором в стиле Уильяма Морриса [107] стены пещеры, где была найдена одинокая мертвая женщина.

Проснувшись, я все еще слышала неумолимое «тук-тук-тук» его маленького металлического обойного молоточка.

Потом я поняла, что слышимый мной звук намного мягче и доносится из мира яви.

Я отодвинула тяжелые тканые занавеси, отделяющие мое спальное место. Двойные двери в столовую были закрыты, но полоса света позолотой сияла по их нижнему краю.

Я не стала искать домашние туфли, а босиком прокралась на цыпочках по доскам пола и ковру, пока не смогла заглянуть в узкую щель между двумя занавешенными сукном створками двери.