Я сажусь к отцу на колени, тереблю его бороду.

– - Вина хочешь?
– - спрашивает он.

– - Давай.

– - Что ты делаешь, не надо!
– - подскочила мать.

А отец ей на это ответил:

– - Ничего, он немножко, пускай привыкает, пока я жив.

Выпив глотка три, я стал еще веселее. Соскочив на пол, показал, как ходит пьяный Гуля и как пляшут парни с девками на улице, еще что-то сделал сметное, а потом опять взобрался на колени к отцу и опять ему пел про сиротку Машу.

Посидев с полчаса, залезли на печь, и отец крикнул матери:

– - Маланья, слушай!

– - Песни, что ли, петь собираешься?
– - спросил я.

– - Да,-- сказал отец и заорал во всю глотку:

Как приехал мой миленький с поля...

Мотя проснулась на лежанке, зашмыгала носом и завозилась.

– - Матрешила, лезь к нам,-- сказал я.-- Отец теперь всю ночь будет петь: все равно ведь не уснешь...

Сестра пожевала спросонок губами, поскребла в голове и опять уткнулась в подушку.

– - Эка соня!
– - упрекнул я.-- Только б дрыхнуть!..

А отец кричал:

Он поставил коня край порога...

Обратившись ко мне, сказал:

– - Подтягивай, чего ты ждешь!

Сам заплакал, край коника стоя,--

подхватил я.

Несчастная-ая на-ша с тобой до-о-ля...
– -

запели мы вместе.

Мой голос дрожал и срывался, а голос отца ревел, как колокол. Под конец я стал сбиваться, путая слова.

– - Это ты нарочно, что ль, щенок?
– - спросил отец.

– - Какой там черт нарочно: слова позабыл!
– - ответил я.

Отец расхохотался.

– - Ты отвечаешь словно большой!

Мать, сидя на лавке, прошептала:

– - Полуношник, кобель старый!

Я сказал отцу:

– - Тебя мать кобелем назвала, слышал али нет?

Отец ответил:

– - Вот я ей сейчас всыплю за это; я ей дам кобеля,-- и полез с печки.

Мать выскочила в сени, а мы зажгли лампу и стали пить вино.

– - Давай напьемся досыта,-- сказал я,-- то-то мать рассердится!

– - Верно,-- согласился отец,-- давай!

Выпив рюмку, я сказал:

– - Ты мать мою не бей.

– - Почему?
– - спросил он.

– - Жалко ее.

Отец нагнулся и засопел.

– - Она -- хорошая, нужда только заела нас... Другой раз не утерпишь...

– - А ты кого-нибудь другого. Чужих лупи!

Отец закрыл лицо руками.

– - Плачешь, что ли?
– - спросил я, дергая его за локоть.-- Брось,-- не маленький, смеяться будут.

Отец спихнул меня с колен, стукнув кулаком по голове.

Ночью я бредил и весь пост пролежал в горячке.

Изба у нас -- маленькая, курная. Когда мать затапливала печь, мы садились на пол для того, чтоб дым не выедал глаз. Двери отворялись настежь, и дым серым коромыслом тянулся в сени, оттуда на потолок, пробиваясь сквозь трещины и прорехи в крыше.

Как-то, гоняясь за курами, которые оравой набивались в избу, вышел я в сени. Первое, что увидал я там, была огромная свинья у корыта.

– - Эге, -- сказал я, -- какая барыня -- повыше меня!

Подошел и погладил ее, заглянув в корыто.

Свинья повернула голову, хрюкнула и ткнула меня под бок носом. Я упал.

– - Ты за что же?

Свинья, наклонившись над моим лицом, обнюхала, сопя, чавкая и обнажая острые клыки.

"Сейчас проглотит",-- с ужасом подумал я и заорал благим матом.

Это было мое первое сознательное чувство страха.

Два раза я напивался в детстве пьяным.

Играя однажды со своим двоюродным братом, ровесником, у них в избе, мы нашли в шкафу бутылку с водкой.

– - Хватить, что ли, с горя?
– - спросил Тимошка.

– - С какого горя?

– - Я не знаю. Так мой тятя говорит.

– - А мой говорит не так, -- сказал я.-- Мой говорит: "Али пропустить по маленькой?"

– - И то не плохо,-- засмеялся Тимошка.

Он налил в рюмку вина и проговорил:

– - Ты будто ко мне в гости пришел. Будь здоров, сваток!