Стемнело. Тетка стала готовить постель на кутнике, мать о чем-то с нею разговаривала, а я дремал. Вдруг задребезжала с большака телега, издали послышалась пьяная песня.

– - Кажется, ваш воин едет,-- промолвила тетка, заглядывая в окно.

Мать побледнела и проговорила дрожащим голосом:

– - Загаси, пожалуйста, огонь.

Мы остались в темноте. Я прижался к матери, обхватив руками ее шею, и заплакал.

– - Бедная моя детка,-- говорила мать, гладя меня по голове и целуя.-- Не плачь!.. Он не найдет нас тут... Ложись в постельку...

Слезы текли у нее по щекам и горячими каплями падали на мою руку, но она сдерживала рыдания, утешая меня.

Колеса загремели под окнами. Можно было разобрать слова любимой песни отца, которую он пел всех чаще:

Собачка, верная служанка,

Не лает у ворот:

Заноет мое сердце,

Заноет, загрустит...

Язык его заплетался, телегу трясло, песня, обрываемая на полуслове, выходила несуразной, похожей на икоту.

– - Нализалась, собачка!
– - со злобой бросила тетка, прикрывая окно.-- Дуролом непутный!..

А мать все гладила меня по голове, лаская и называя нежными именами. Рука ее дрожала; целуя, она прижималась правым углом губ, потому что левый был рассечен кулаком.

– - Усни, мой миленький,-- шептала мать,-- усни, мой сокол ясный!..

Всхлипывая, я целовал ее несчетно раз, прижимаясь головою к груди. Передо мною снова встала картина, как она лежит беспомощная на земле, а отец бьет ее кнутовищем по лицу... Я весь затрясся от рыданий, крепче обвил ее шею и с безумной болью в душе стал твердить:

– - Мамочка!.. Мамочка!..

И мы долго сидели так, тесно прижавшись друг к другу.

Тетка давно уже спала, а нам все не хотелось расставаться. Потом как-то незаметно я уснул на коленях у матери. Чуть-чуть помню, как она перенесла меня на постель и поцеловала, перекрестив.

Ухватившись ручонками за плечи, я спросил:

– - Ты тоже со мной ляжешь?

– - Да, спи, Христос с тобой,-- ответила мать.

И я снова задремал.

Во сне бегал с Мухой по какой-то балке, гоняясь за журавлем. Оступившись, упал вниз, закричал и проснулся. Хотел было заплакать -- незнакомая хата, один, темнота, но услышал тихий разговор и притаился.

– - Лежи, успеешь,-- шептала тетка.-- Петухи еще не пели, почто пойдешь ни свет, ни заря?

– - Нет, надо идти,-- узнал я голос матери,-- там, чай, лошадь не распряжена: пить, есть хочет... Пойду... А ты утречком, убравшись, приведи Ванюшку.

– - Мама, я с тобой пойду,-- отозвался я, приподнимаясь на локте.

– - Вот он -- сверчок, не спит!
– - рассмеялась тетка.

– - Зачем же, милый?
– - сказала мать.-- Рассветет, тогда с тетей придешь.

Голос -- неуверенный: идти одна, должно быть, мать боялась. Мигом я вскочил с постели, отыскал картуз, и мы вышли на улицу.

Было еще темно. Небо казалось чистым и бесконечно глубоким. Светлым бисером на нем рассыпались звезды. Тишину нарушали лишь наши шаги, мягко тонувшие в дорожной пыли, да ночной сторож, бивший в колотушку.

Минут через двадцать приблизились к дому. Навстречу выскочила Муха, радостно визжа и прыгая на грудь.

– - Что, разбойница, соскучилась?
– - спросил я, наклоняясь к ней.

У забора стояла привязанная лошадь. Увидя нас, она заржала и стала бить копытом землю.

Тихонько открыв ворота, мы ввели ее во двор, распрягли, дали корму. Набросившись на свежую траву, лошадь захрустела, быстро передвигая челюстями.

Осмотрели телегу. На дне ее, завернутый в веретье, лежал мешок с мукою в пуд.

– - Только всего и привез, пьяница!
– - грустно проговорила мать.

Пока она снимала и развязывала мешок, я присел на веретье и начал дремать. Куры завозились на насести. Я открыл глаза. Склонившись над мукою, мать торопливо захватывала полные горсти ее, суя себе в рот. Еще сквозь дрему я слышал ее слова: "Не затхлая ли -- надо попробовать",-- а когда проснулся, увидел, как она жадно жует, все спеша, все стараясь взять больше.

– - Мама, что ты делаешь?
– - спросил я, смотря на нее в недоумении и страхе.

Мать сконфузилась.

– - Ты, знать, задремал?
– - прошептала она, поспешно вытирая губы.-- Пойдем в избу.

– - Нет, я есть хочу.

Проснулся голод, в животе заныло и засосало.

– - Ничего нету, сынок,-- ответила мать.-- Пойдем, поспи немножко, а утром я тебе калачик испеку.

Но голод -- не тетка, и сдаться я уже не мог.

– - Мама, а муку нельзя есть? Ты же ела, дай и мне.