Шрифт:
– - Вот хозяин! Вот башка!
– - твердил он.-- Вот дому рачитель, батюшка! Еще бы нам такого сокола!
– - Созонт так разошелся, что однажды дал нам полную бутылку керосина без денег.
– - Читайте, -- говорил он, -- может быть, из вас ни черта из обоих не выйдет, но учитесь, я от бутылки не обеднею.
Так прошли спожинки, август, кончилось жнитво, убрали хлеб с полей, засеяли озимое. Вася Пазухин уехал в город. Поглощенные работой и учением, мы не замечали времени. И вдруг тяжелое, ужасное несчастье огнем спалило наши думы и Петрушу вместе с ними.
XIII
Была молотьба. В час или два ночи нас разбудил хозяин, отправив сзывать народ на помочь. На гумне, с фонарями в руках, уже копались машинист с работниками, прилаживая привод; у хрептуга с половой темным колыхающимся пятном стояли приготовленные лошади. Павла с Любкой разметали ток, Федор Тырин, тоже с фонарем, свежевал на дворе овцу; вокруг него крутился молодой еще глупый щенок, которого он то и дело тыкал ногой в морду, приговаривая:
– - Двадцать раз сказал тебе: не лезь, куда не просят!
Щенок взвизгивал, садился на задние лапы, облизываясь, и опять лез к нему под ноги.
Федор опять бил его ногою в морду:
– - Двадцать раз сказал: не лезь, не лезь!..
Влас, как домовой, шуршал соломой, раскрывая ржаной скирд.
– - Стучите всем подряд!
– - прилаживая к барабану шаткий стан, крикнул нам хозяин.-- Вина, мол, будет много. А кто не пойдет или ругаться станет, мне скажите.
Скотину в этот день стерег хромой старик Фаддей с внуком, человек к труду не ладный, а Петруша гонял лошадей.
– - Под ноги гляди, как будешь на кругу стоять, не разевай рот,-- говорил ему машинист, подавая большой кнут, сделанный из чересседельника.-- Вишь, тут: ролики, веретено, разный причиндал натыкан... Чтоб греха какого не было...
Петя, большой любитель лошадей, нетерпеливо слушал его наставления, твердя:
– - Я знаю, знаю... Что ты меня учишь? Я же знаю...
– - Знаешь, да но знаешь,-- продолжал мужик.-- Ты слушай, что тебе толкуют, ишь ты -- знахарь! Ну, с богом!
Машинист взялся за ремень, барабан зашелестел оставшимся в нем колосом, захлопал подшипниками, лошади дернули и попятились, скрипя водилами; Петя свистнул и взмахнул кнутом, они понатужились, выгибая горбом спины; с клади, как блины, зашлепали тяжелые снопы, разбрызгивая зерна; барабан завыл и заметался, щелкая голодными зубами; мелко задрожал подспопник; бабы, держа грабли наготове, стали в две шеренги. Вдруг с треском захрустел и вылетел измятыми клоками пересеченной соломы первый сноп. Вверх поднялся столб мякины, бабы, склонив головы, торопливо закрывали платками щеки от колючих зерен, среди мужиков раздавался смех и ропот одобрения.
– - Ровней гони!
– - крикнул машинист Петруше и, надев на волосы узкий ремешок, стал бросать в барабанную пасть сноп за снопом. Треск и гул, и скрип водил, и визги ролика стали сплошными, превращаясь с окриками и шипением в трудовую бодрящую музыку.
За столом, в обед, над Петею еще шутила Зиновея, соседка Пазухиных, прозванная за смуглый цвет лица Голенищем. Когда Созонт обносил всех вином и очередь дошла до товарища, Зиновея крикнула:
– - Максимыч, не давай Петьке вина: он пьяный нехорош.
– - Как так нехорош?
– - пряча в бороде улыбку, спросил Шавров.
– - Как нехорош-то?
– - Молодайка хитро посмотрела на зардевшегося Петю.-- Жировать к девкам лезет, ей-же-ей!.. Сама видала.
– - Правда, девки?
– - Правда, правда!.. Как напьется, так спокою нет,-- подхватили те.
Мужики захохотали.
– - Ты что же это, а? Ах ты, бесстыдник! Разве ж можно этак, а? Ну-ка мать, часом, узнает!..
– - Вот так Петька, не будь дурен!
– - Хорош, хорош, мошенник! Захаровским ребятам надо рассказать, как он наблошнился тут!..
Петя уже протянул было руку за вином, но, когда раздался смех, он еще больше сконфузился, шепча:
– - Неправда, я не люблю с ними жировать, я еще маленький.
– - То-то вот и дело -- маленький, а уж проходу не даешь им! Это, брат, не ладно дело!
– - кричал со слезами на глазах дядя Евстигнеич, самый смешливый мужик в Мокрых Выселках.-- Маленький, а уж проходу не даешь им!..
Доселе молчавший Пахом приставил к губам палец.
– - Потихоньку, братцы, говорите, а то кабы становой не услыхал, тогда Петьке бяда!