ответ приветливо снял фуражку, чем вызвал крайнее неодобрение ямщика.

– Всякой шушере да кланяться, - заворчал он. - Мало ли их

шатается нынче... Себя не соблюдаете, господин.

– Но почему же? - сказал Илья Николаевич и с досадой на себя

почувствовал, что краснеет.
– Ответить на поклон - долг вежливости...

Ямщик не успокоился, но в дальнейшие объяснения входить не

пожелал. Сказал веско:

– Мы пошта, сударь. Казенная. В подорожной-то у вас что сказано:

"По указу его величества государя императора" едем. Понимать надо...

Нн-но, баловаться! - И ямщик раскрутил над головой кнут, который

просвистел не только над лошадьми, но и над седоком.

Илья Николаевич задумался, и горькая усмешка опечалила его лицо.

"Два крестьянина, - размышлял он, - два человека из податного, или,

как прежде говаривали, подлого сословия. Оба тянут в жизни

подневольную лямку... Казалось бы, возьмитесь за лямку сообща - легче

будет! А что на деле? Полный между людьми разлад. Этот, на облучке,

набрался презрения к бедняку, да какого злобного презрения! А у того

лишь скотский страх, ни малейшего человеческого достоинства... О, как

необходимо народу просвещение! - мысленно воскликнул Илья Николаевич.

– В этом убеждаешься снова и снова!"

Он усмехнулся наставлению ямщика о подорожной. Документ этот

действительно выдается от имени царствующего монарха и скрепляется

подписью губернатора, в канцелярию которого, облачившись в вицмундир,

коллежский асессор Ульянов и явился перед отъездом.

Канцелярская процедура оказалась затяжной, но чиновник особых

поручений при губернаторе, бойкий и любезный молодой человек, не дал

господину инспектору соскучиться. Он говорил, и из его слов, в

особенности из изящных манер, должно было сделать заключение, что

Симбирск - отнюдь не захудалая провинция, какой рисуют его господа

писатели, и что господин Ульянов, прибывший из такого крупного города,

как Нижний Новгород, найдет и здесь, в Симбирске, пищу для ума и

сердца.

Илья Николаевич, слушая болтовню молодого человека, добродушно

улыбался, временами вставляя неопределенное: "Да, да, конечно..."

Затем, напомнив о деле, высказал намерение поехать в одноконном

экипаже.

Чиновник тотчас сделал строгое лицо:

– Нельзя-с. Во-первых, по нашим дорогам, тем более сейчас

распутица, одна животина не потянет. Нужна пара. Во-вторых, не

осмелюсь вам и пару подрядить. Согласно вашему чину и должности вам

полагается тройка.

– Ну зачем же такая формальность...
– пробормотал Илья Николаевич

и тут же прикинул вслух: - Две с половиной копейки серебром за лошадь

с версты. Тройка встанет втрое. За каждые сто верст, выходит, я должен

отдать семь рублей с полтиной, не накладно ли?

Чиновник кинул пренебрежительно:

– Но ведь вы же не из своего кармана. Вам ассигнованы суммы...

– Да, конечно, - сказал Илья Николаевич. - Но по-моему,

казначейская копейка тоже любит счет. Впрочем, я вам своего мнения не

навязываю, тем более что вы следуете заведенному порядку.

– Именно! - оживился молодой человек. - Именно! А заведенный

порядок, он, знаете, что говорит?

И Ульянов не без интереса узнал, что существует особое

правительственное "Расписание", согласно которому почтовые станции

обязаны запрягать генерал-фельдмаршалу 20 лошадей; митрополиту,

сенатору и полному генералу - 15. Фельдъегерю для гоньбы назначаются

курьерские лошади - сколько потребует. Майоры и чиновники восьмого

класса...

Тут молодой человек сделал приятную улыбку и вставил:

– А вы, господин Ульянов, имеете быть таковым... разъезжают на

четверке либо тройке лошадей. Далее...

Илья Николаевич, дивясь этим "лошадиным" рангам, поискал глазами,

куда бы сесть.

Чиновник тотчас предложил ему кресло, а сам выхватил из рук писца

приготовленную уже подорожную и исчез в кабинете губернатора.

Ждать не пришлось, чиновник обернулся мгновенно.

– Его сиятельство желает вам, господин Ульянов, счастливого пути,