существовало несколько причин. Первая — особняк зимой трудно протопить в

одиночку. И вторая причина, самая главная — страх.

— А как ему не быть? — замечает Анна Ивановна Рыжова, приехавшая в

область в 1947 году. — Огромный город, незнакомый и пугающий. К развалинам

подходить боялись: вдруг взорвется что- нибудь. Да и не только развалины

пугали. Люди боялись отдельными семьями селиться в роскошных особняках. Так

из них делали коммуналки. Вместе — спокойнее.

Вскоре, однако, столь идиллические времена закончились — в расселении

был установлен определенный порядок. По этому поводу Яков Лукич Пичкуренко,

участник Восточно-Прусской операции, заметил: «Все сохранившиеся дома и

квартиры были вскоре взяты на учет, и когда приезжало население по оргнабору,

оно получало ордера на вселение». Жилым фондом ведали сначала военные

комендатуры, а после их ликвидации — гражданские управления. В селах дома

распределяли председатели колхозов или же совхозное начальство. На крупных

предприятиях действовали жилищные конторы.

Правда, система ордеров еще не была слишком строгой. Если квартира или

дом не нравились, первые переселенцы почти всегда имели возможность

сменить место проживания. Занимали новую квартиру, договаривались с

жилищной конторой, и там задним числом выписывали новые ордера на уже

40

занятое помещение. Так что некоторое время у переселенцев сохранялась

возможность выбора жилья. Такой выбор был и у Анатолия Григорьевича Ярцева:

— Дом в поселке Добрино (Наутцкен) дали сразу. Три комнаты на восемь

человек. Все в доме было: рамы, окна, стекла, отличные сараи, колодец, печки.

Не хочешь в этом доме жить — выбирай в следующем поселке. Нам предлагали

пять вариантов в пяти поселках совхоза № 72.

Не всегда то жилье, которое доставалось переселенцам, пустовало.

— Когда в 1947 году я пошла работать в школу, — вспоминает Манефа

Степановна Шевченко, — мне до работы было очень плохо добираться, ведь

трамвайные пути не действовали. Тогда мне и мужу дали ордер на любой дом в

районе школы. Мы с мужем очень долго выбирали, и нам наконец пришелся по

вкусу один домик. Там жили четыре немца. Представители домоуправления

предложили им выселиться в течение двадцати четырех часов. Причем, заметьте,

брать с собой вещи не разрешали. Вернее, разрешали брать узелок весом не

более двух килограммов, и только в некоторых случаях, если, допустим,

многодетная семья, то разрешали брать груз до семи килограммов.

« в коммунальных органах царит хаос и самоуправство» системы

руководства нет. В вопросе распределения жилплощади и ее заселения нет

твердой системы; этим вопросом занимаются все, начиная от домоуправов,

которые допускают беззаконие и самоуправство, и кончая работниками

горжилуправления, которые дают «пример» беззакония своим подчиненным <,..>

На улице Мельничной за бесценок целый квартал домов таким путем продали

работникам мелькомбината».

Из сообщения прокурора Сталинградского района Бондаренко зам.

прокурора Калининградской области т Матвееву от 11 февраля 1948 года.

ГАКО Ф. 231. Оп. 6. Д. 2. Л. 20-22.

Из-за нестабильности системы распределения развилась спекуляция

квартирами, занятие жилплощади сверх всяких установленных норм, продажа

особняков в личную собственность по заниженной стоимости. Вот что вспоминает

по этому поводу Мария Павловна Тете- ревлева:

— Сначала мы поселились и гостинице, в которой муж до моего приезда жил

уже три месяца. Обеспечивать жильем нас никто не собирался, муж его искал

сам. Какой-то знакомый порекомендовал ему «домуправа», и за

соответствующую неофициальную плату нас поселили в особняке на улице

Гоголя. Дом был в хорошем состоянии. Нам достались две комнаты на первом

этаже.

Лариса Петровна Амелина, прибывшая в область в 1946 году, была

направлена в поселок Смайлен недалеко от Гумбиннена:

— По ордеру нам достался совсем разбитый дом. Мы в нем жить не