– Я не могу тебе тут объяснять. – Броня обернулась, нашла взглядом парочку подростков и старика, ожидающих на платформе. – У меня есть возможность все это прекратить, раз и навсегда.

Надя вздохнула. Бред институтки? Не похоже. Черт ее знает, в чем ей мог там признаться влюбленный Калужкин? Возможно, есть что-то, что она упустила? А если так, то существует только одно место, где можно поговорить без свидетелей.

Маша вздрогнула, услышав, как в душной темноте впереди открылась дверь. На секунду она увидела на фоне параллельно бегущих кабелей в фантомном галогенном свете туннеля два силуэта. Одна из фигур была явно Надина. Второго человека Маша сразу не опознала.

– Доставай фонарик, – услышала она голос Нади.

– Сейчас, – ответил шепот. Что-то тяжелое упало на пол. Послышался звук открываемой молнии. – Вот.

Крупный луч от явно большего, чем у Маши, фонарика заметался по стене. Маша встала, подобравшись: прежде чем объявить о своем присутствии, ей хотелось понять, с кем она имеет дело.

– Поставь его на пол, вертикально. – В голосе Нади послышалось легкое раздражение. – И можешь не шептать, тебя тут, кроме меня, все равно никто не услышит.

– Сейчас-сейчас. – Голос, набрав силу, оказался женским и смутно знакомым.

Луч, чуть дернувшись, уперся в сводчатый потолок, освещая краем рюкзак цвета хаки и чьи-то колени, покрытые темной юбкой. Рюкзак задвигался.

– Вот. – Голос аккомпанировал движению рук. – Это спальный мешок. Еще моего деда. Он обожал в походы ходить на байдарках – тогда было модно среди ученых. Он у меня математик, не биолог. Тут – тушенка, я еще яблок купила…

Маша, так и оставшаяся стоять, вжавшись, в стену, выдохнула: «Господи, да это же Бронислава! Достало же наглости у Нади Шварц обратиться к ней за помощью! Впрочем…»

– Хватит. – Это Надя, войдя в зону света, подошла к рюкзаку почти вплотную. – Ты обещала мне сказать, кто убийца?

– О, тут очень интересно. Ты же думала на своего папу? – Броня, двинувшись чуть в сторону, наконец тоже стала видна: привычная коса перекинута через плечо. Крупные губы морщатся в смущенной улыбке.

– Думала. – Надя сделала еще шаг вперед, и Маша нахмурилась: лицо дочери Шварца в вертикальном луче казалось странным, совсем незнакомым – тень и свет распределялись на нем абсолютно иначе. Оно стало пугающим и… некрасивым. – Но ошиблась.

– Не совсем. – Бронина полная рука продолжала деловито опустошать рюкзак. – Вот еще: я кофту тебе взяла свою старую. Но она очень теплая.

– Здесь не холодно. Так в чем я ошиблась? – Надя сжала губы: раздражена? Злится?

– Надя. – Руки Брони аккуратно положили кофту сверху на спальный мешок. – Ты не ошиблась. Твой папа и правда убил. Два раза. Первый раз – Алису Канунникову в ее особняке. Второй – Ираклия Джорадзе. Скинул с небоскреба. Ну, ты знаешь.

– А потом? – Голос Нади звучал напряженно, а Броня все продолжала освобождать рюкзак – бездонный он у нее, что ли?

– А потом ты его убила, – продолжая копаться в рюкзаке, сказала спокойно, как о чем-то будничном, Броня.

– В том-то все и дело. – Маша увидела, как Надины губы изогнулись в болезненной усмешке. – А убийства не прекратились.

– Правильно. – Броня встала, отряхнув ладонью юбку.

– Сначала был тот манекенщик. Потом – политик.

– Да. – Броня сделала шаг вперед. – Я нашла пистолет в сейфе у твоего отца. Но не отдала полиции – видишь ли, не хотела его… компрометировать. Я ж понимала, он никогда бы не стал использовать оружие без крайней нужды. А потом Евгений Антонович все мне рассказал. Но Евгений Антонович человек мягкий. Слишком мягкий. – Она помолчала. – Знаешь, тот склеп на кладбище, куда упал Елисей, он же наш, моего прапрадеда. Я там часто гуляю…

Нет… Маша сделала шаг от стены. Не может быть…

– Кто-то же должен был закончить дело Бориса Леонидовича. Быть настоящим ученым – это ведь еще и уметь брать на себя ответственность за неправильные научные выводы. Ты согласна?

– Я не понимаю. – Надя отступила, выйдя из столба света. Она и правда все еще не понимала.

А Бронислава сделала еще один спокойный шаг вперед.

– «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать…» – процитировала Бронислава будничным голосом, будто продолжала перечислять собранные в рюкзаке вещи.

Лицо девушки, теперь оказавшееся на свету, приобрело какую-то торжественность и эпическую монументальность немецких скульптур эпохи ар-деко. Из тех, что олицетворяли великие реки Германии: Рейн и Эльбу. Мощные лбы и массивные подбородки, прямой нос, глаза под тяжелыми веками… Не Бронислава – Брунгильда. Вагнеровская валькирия в деле.

– Нет! – вскрикнула, поняв наконец, что происходит, Надежда Шварц. – Не подходи ко мне!

– Не буду, – так же спокойно пообещала Бронислава и подняла руку. Маша не видела, что в ней, но не сомневалась – тот самый шварцевский пистолет.