Идею подобного фонда выдвинул в 1906 году тот же Фредерик Гейтс. И не только потому, что как раз тогда появился в качестве его первого образца фонд Рассела Сейджа. Гейтс выдвинул ее по той практической причине, что, как он заявил Рокфеллеру, богатство последнего нарастает столь быстро, что его наследники либо пустят его на ветер, либо рухнут под его тяжестью. Поэтому единственный выход состоит в том, чтобы инвестировать большую его часть в независимые филантропические корпорации, служащие «благу человечества».

Первая попытка организовать подобную корпорацию с капиталом в 100 млн., вкладываемых Рокфеллером, и действующую на основе устава, утвержденного Конгрессом, окончилась в 1910 году неудачей, вызвав массовую бурю протестов, поддержанную прессой и политиками. Как раз в это время начинался особенно подогреваемый левой прессой антитрестовский процесс против рокфеллеровской Стандарт Ойл. Перед этим прошли президентские выборы, и кандидаты от обеих партий внесли свой вклад в разогрев полемики вокруг создания фонда.

Демократ Теодор Рузвельт заявил, что никакая благотворительность в расходовании богатства столь крупных масштабов не может компенсировать циничность методов, которыми оно приобретено. В свою очередь, победивший его на выборах республиканец Уильям Тафт отверг попытки принять федеральный закон, «инкорпорирующий мистера Рокфеллера». Разве можно дать ему право расходовать огромное состояние на публичные цели по его сомнительному усмотрению, за которым скрываются его частные интересы? Не помогло преодолеть подозрительность и предложение утвердить совет попечителей нового фонда решением Конгресса. Положение вновь спасли отличавшиеся новаторским подходом власти штата Нью-Йорк. В 1913 году – два года спустя после регистрации филантропической Корпорации Карнеги – они утвердили устав фонда Рокфеллера (Rockefeller Foundation).

***

Сопротивление, с которым были встречены грантодающие фонды, можно объяснить их необычностью. Они выделялись не только обширными правами попечителей в распоряжении их огромными финансовыми активами, но и ясно выраженными целями реформирования социальной, экономической и политической жизни.

Эти возвышенные цели предполагалось достигать не прямыми политическими акциями, в большой мере подконтрольными в условиях демократии широкой публике и государству. Фонды стремились к этим целям иным, новаторским путем. Они исследовали существующие условия, предоставляли его результаты в руки влиятельных граждан и политиков и мобилизовали избирателей для изменения статус-кво через выборные политические институты. Однако лишь в последующие десятилетия, особенно после 1945 года и наиболее наглядно в наши дни, взаимосвязь между научными экспертами, профессиональными организациями, бизнесом и правительством стала образцом управления нового типа. Основанного не на рутинной и односторонней политике, а на системе принципов и стратегии.

Подозрительность к «подрывающим основы» фондам и им подобным организациям-активистам, прошла красной нитью через все решающие события американской публичной жизни первой половины 20 века. Конгресс неоднократно проводил слушания относительно их опасной для страны роли, суды были завалены исками против фондов, их вредоносную деятельность разоблачала пресса, как и вереница книг, содержащих критические расследования «антидемократической практики» лидеров фондовой филантропии. Волны враждебности к ее деятельности периодически возникали и во второй половине того же века, ее рецидивы вспыхивают до сих пор, особенно в пору, когда страну поражают разного рода кризисы. Тому есть определенные основания, формулируемые по-своему каждой из соперничающих сторон в американской политике 102 .

Есть, однако, одно универсальное основание, признаваемое всеми сторонами. Речь идет о способности частного фонда направить огромные средства в распоряжение независимых бесприбыльных организаций по усмотрению опять же независимого совета директоров. И нередко под влиянием намерений живущего донора или воли, выраженной в его завещании. Подобная возможность объективно позволяет так называемым «special interests», то есть частным заинтересованным лицам и организациям, оказывать влияние на публичную политику и результаты выборов, а также ориентировать определенным образом исследования и образование в колледжах и университетах.

И тем не менее, за более чем сто лет существования частных фондов, в Америке научились с ними сотрудничать, используя их плюсы и нейтрализуя минусы. За эту сотню лет частные фонды, а также рожденные и финансируемые ими бесприбыльные организации, стремящиеся, хотя и разными путями, к «благополучию сообществ, страны и человечества», стали неотъемлемой частью социального и политического ландшафта не только в США, где они появились, но и в остальном мире.

Острые публичные дебаты, периодически вспыхивающие вокруг деятельности фондов и их основателей, способствовали выработке большинством из них достаточно осторожного и сбалансированного поведения. Лишь немногие фонды, такие, например, как упомянутый выше социологический фонд Рассела Сейджа или политологический Брукингский институт (Brookings Institution) 103 работают напрямую в сфере социальной и международной политики. Большинство же фондов действует с осмотрительностью, вкладывая средства в такие нейтральные сферы как здравоохранение и образование, либо воздействуя на социальную политику косвенно – через публично признанные исследовательские центры, авторитетные университеты и признанных ученых.

Вот два особенно наглядных примера того, как это происходит в США.

В 1910 году по инициативе и на грант фонда Карнеги по развитию образования, Абрахам Флекснер (Abraham Flexner, 1866–1959), педагог и автор вышедшей в 1908 гду остро критичной книги о здешнем высшем образовании (The American College), представил этому фонду и широкой публике объемистый доклад «О медицинском образовании в США и Канаде». Более известный под именем Flexner Report, этот доклад способствовал не только перестройке обучения профессии врача, но и обновлению всей сферы здравоохранения того времени.