– С удовольствием, мне в ту же сторону, – сказала женщина и взяла его под руку.

У Олега от признательности навернулись на глаза слёзы. Хорошо, что за очками не видно этой слабости, подумал он и легко зашагал рядом с попутчицей. Перейдя улицу Ленина, затем Лахтинскую, он сам свернул направо, на Гатчинскую. Тростью определил по ходу две арки с гранитными тумбами по бокам, три парадных с металлическими дверями… Четвёртая, со ступенькой, была его. Он вынул ключи от мастерской, нащупал таблетку от домофона, приложил, услышав пиликанье, открыл дверь и вошёл в парадную. Лифт стоял на первом этаже. Кабина его была настолько мала, что там еле-еле умещались два человека средней весовой категории. Он называл его «лифт для влюблённых». Нажав на кнопку седьмого этажа, стал подниматься на своё «седьмое небо».

На звонок никто не вышел, поэтому он открыл дверь своим ключом. Тут же кто-то заскрипел половицами в первой большой комнате.

– Здравствуйте, а я думал, что никого нет, – сказал Олег.

Ответа не последовало, только раздался резкий звук захлопнувшейся двери.

– Пчёлы умирают в цветах! – громко произнёс Олег и открыл свою дверь.

Его соратники по мастерской были с остаточным зрением, работали с малой пластикой, часто собирались компанией, пили чай, общаясь друг с другом. Но его после принятия в Союз художников и проведения ряда персональных выставок скульптурных работ стали просто не замечать. Олега это ранило и удручало. Он никогда не принижал из-за мелкого тщеславия свою оценку по работам других художников, радовался, когда ощущал новые идеи и формы, хвалил коллег, но и лгать не мог, когда ничего не находил интересного. Он понимал – раз на раз не приходится, надо просто работать над собой. Видимо, эта прямота и его растущий в определённых кругах авторитет явился преградой для искренних человеческих отношений родственных душ по несчастью и творчеству, в которых он нуждался не меньше, чем они.

В комнате было душно, несмотря на два окна напротив дверей. Он разделся и уверенно подошёл к крутящемуся станку, на котором стоял незавершённый портрет Высоцкого, покрытый влажной тряпкой и полиэтиленом. Проверил, не высохла ли глина. Но всё было в порядке. Образ барда никак не давался Олегу, он его измучил вконец. От бессилия что-либо изменить он решил пока отойти от этой работы.

Сама мастерская была небольшая, метров пятнадцати, она сильно нагревалась от двух чугунных радиаторов, даже форточка не спасала. Справа от входа стояли два старых застеклённых шкафа, в которых виднелись небольшие жанровые керамические работы – «Медведь», «Рыбак», «Утренний туалет», «Питерский пенсионер», «Грибник», серия лесных образов и средние выставочные – «Каменная дева», «Художник», «Крик», «Мудрость». Слева висели две открытые полки с крупными композициями и портретами, аккуратно расставленными в определённом порядке. На нижней – «Взгляд в себя», уменьшенная копия в шамоте, его гордость, приобретённая Русским музеем, «Гармония любви», «Странник», «Женский портрет» и другие. Повыше – работы духовного направления: «Святой Клемент», «Святая Мария», «Прилёт Ангела», «Моисей», «Монах». Над полками висели горельефы – его первые серьёзные работы из глины и шамота. Под полками располагался длинный, во всю стену, чистый рабочий стол, готовый к работе. В начале стола был отведён уголок для Валюши под настольной лампой, где можно было увидеть слепленных ею маленьких лягушат, вазочки разных форм в цветочном обрамлении и ещё какую-то милую живность. На полу у окна стояли вёдра с глиной, лежала разная арматура и ветошь. Мастерская дышала творчеством, живой фантазией смотрящих на скульптора работ. А скульптор, растворяясь в их тёплой молчаливой ауре, мечтал лишь об одном – хоть на миг увидеть их своими глазами…

Новые работы, выполненные летом, выстроились на двух полочках старенького серванта без стёкол, стоящего у дверей справа. Вот из них и надо ему выбрать что-нибудь для выставки. Олег пробежался лёгкими движениями пальцев по каждой из них, прикасаясь буквально на долю секунды, словно музыкант к клавиатуре пианино. Его тактильная чувствительность обострялась с годами всё сильнее и сильнее, подгоняемая неугомонными творческими поисками, работой с глиной, шамотом, пластилином, деревом, графическими материалами и просмотром выставочных работ в музеях, галереях и в Союзе художников.

«Семья пингвинов» пойдёт на зоовыставку, «Эмоции» из трёх муз остаются, «Евразия» не по осенней теме, «Нежность» годится, можно и «Газовую трубу» для разнообразия, горизонталь и вертикаль этих работ будут неплохо сочетаться», – мыслил про себя Олег. После чего аккуратно упаковал работы, проложил их ветошью, картоном, завернул каждую в полиэтиленовый пакет и уложил в рюкзак. Лучше него никто работы не может уложить, это признаёт даже Валентина.

«Килограммов семь наберётся. Ничего, радикулит выдержит, тем более за спиной понесу. Главное, спину держать прямо. Пока Валюша болеет, названия работ попрошу референта в секции написать. Теперь надо идти ещё осторожней, чтобы не разбить плоды своих мук», – думал Олег, собираясь в обратный путь. Закрыв двери своей мастерской и проходя мимо первой комнаты, он громко попрощался в безответную тишь.

Назад к метро двигался той же дорогой, считая улицы и переходы. Чем ближе к метро, тем становилось суетнее и беспокойнее. Понятно – часы пик. Народ гурьбой летит к метро. Прыгают через трость, толкаются, обгоняют, вспыхивая то тут, то там тирадой раздражительных речей.

«Люди, вы же видите небо, слышите звуки, ходите на собственных ногах – это такое счастье! А всё остальное – суета сует, переменная величина удач и обвалов, встреч и расставаний, нормальная житейская составляющая, но это лишь малая часть полноценной жизни. Радуйтесь, цените то, что есть у вас, и не отравляйте друг другу жизнь!» – вёл Олег про себя молчаливый разговор с прохожими. Последнее время он часто вот таким образом разговаривал сам с собой, задавая мысленно себе вопросы и отвечая на них.

Кто-то зацепился за его рюкзак, потянув его в сторону, но он удержался и беззлобно произнёс:

– Спасибо. Привет, коллега!

Ирония и юмор были присущи его натуре и в проблемных ситуациях помогали уходить от серьёзных стрессов, сохраняя оптимизм и выдержку. Он часто говорил и искренне верил в то, что юмор так же необходим, как белая трость.

В подземном переходе, ведущем к метро, стоял невообразимый гул. Поначалу Олег не мог понять, что случилось. Только выключив слуховой аппарат, он смог определить металлический грохот ударных инструментов и ревущей электрической гитары. Кто-то пытался петь, вернее, истошно орать попсовый шлягер под свист и хохот собравшейся публики. Олег уже знал, что вдоль стены стоял разный народ, кто за подаянием, кто предлагая домашнюю утварь или пучки несвежей зелени с рынка. Это было в порядке вещей с наступлением сумерек и с увеличением плотного людского потока, протискивающегося в стеклянные двери метро.

По слуху и по своему внутреннему ощущению метрополитен трансформировался в его воображении в огромную ненасытную электромясорубку. Она засасывает живой поток людей с определённой скоростью в свои подземные дебри, дробит его на порции разных ответвлений, а затем вталкивает в решето многочисленных вагонных проёмов, в которых эта масса прессуется в монолитный фарш. Смешав всё и вся под грохот движущихся механизмов, мясорубка выдавливает перемешанную массу из своего равнодушного нутра на поверхность, на огромный противень другого индустриального монстра – города.