Я ожидал, что Эди станет возражать, но она вздохнула и отвела взгляд.

– Я вас не осуждаю, Эди.

– Не хватало еще выслушивать упреки от типа, который затащил в постель сестру своей девушки!

На язык напрашивалось нечто такое, что Эди никогда бы не забыла и не простила, и я, прежде чем ответить, переждал мгновение.

– Считайте, что это на моей совести, если вам так легче.

Она опустила голову.

– Господи, какая же я дуреха!

Я сжал ее руку.

– Давайте прекратим этот разговор.

– А если я хочу?

– Утро вечера мудренее. У меня голова забита совсем иным – семейными делами.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Разумеется, нет, – солгал я.

Мы расстались в полутьме около лестницы, потому что я хотел проверить, как себя чувствует в гостиной Догго.

– Обнаружен коротышка с черным поясом, – произнесла Эди, и я улыбнулся.

– Понравилось?

– Но не тогда, когда было сказано. – Эди неожиданно поцеловала меня в щеку. – Спасибо, что стали защищать меня.

– Когда-нибудь я вас все-таки разгадаю, – пробормотал я ей в спину, пока она поднималась по лестнице.

– Не обольщайтесь, – послышался ответ из темноты.

Догго спал на диване в гостиной, но, почувствовав мое приближение, пошевелился.

– Как дела, пес? – Я опустился около него на диван и нащупал в длинной шерсти ушей пару колючек. Значит, Эллиот и Сибелла сдержали слово и исправно выгуливали его по местным просторам. – Совсем тебя уморили.

Когда я направился из гостиной, Догго пошел за мной тенью и, стоило мне закрыть дверь, пролаял раз, потом еще.

– Тихо… – прошептал я, приоткрывая створку, и он тут же пролез в щель и, стоя в коридоре, вилял спутанным, мохнатым хвостом и смотрел на меня своими печальными глазами.

– Хочешь со мной? Ладно.

Догго спал, а я нет. Лежал на спине и сквозь одеяло чувствовал, как он всем своим весом навалился мне на бедро. Мое присутствие успокаивало его, и когда я передвинул ногу, он тоже подвинулся, чтобы снова прижаться ко мне. Мне пришло в голову, что Догго привык к этому – спал с бывшим хозяином на кровати, – и, только притеревшись ко мне, потребовал от меня того же. Пес подергивался и во сне поскуливал. Что ему снилось – прошлая жизнь?

Странно, но я и раньше не переставал об этом думать. Что я знал о прошлом Догго? Лишь то, что сказала мне Клара. Догго – не бродячая собака. Он явился из хорошего дома. Это подтверждало его поведение: в нем не чувствовалось ни раболепства, ни страха, ни надлома. Догго был не из тех несчастных собак, вызывающих раздражение существ, которые дрожат от предвкушения хотя бы капли внимания. Да, ему нравилось, когда его ласкали, но как только ласка надоедала, он не стеснялся остановить навязчивого хозяина пристальным взглядом. Я его уважал за это. Догго держался спокойно, но не надменно, сознавал, что умен, но не выставлял свой ум напоказ и очень трогательно заблуждался в том, каким его видят со стороны. Если бы потребовалось сравнить пса с литературным персонажем, я бы назвал Эркюля Пуаро.

Эркюль! Ну, наконец! Вот подходящее имя для моего малыша. Только с французским, а не с английским произношением. Эркюль навевает мысли о греческом герое и его двенадцати подвигах, где потребовались храбрость и сила – два качества, которые я не сразу разглядел в псе. Эркюль – хорошо, но не так, как Догго.

Я положил руку ему на спину, но очень осторожно, чтобы не разбудить. И вскоре, ощущая его тело и медленное, гипнотическое колебание грудной клетки, крепко уснул.

Мы завтракали под ослепительным солнцем на задней терассе. Завтрак оказался выматывающим не только из-за своей бесконечности, но и из-за разговоров. Одна тема сменяла другую, и беседа, не утихая, временами даже переходил в спор. Эллиот воспроизводил сюжеты из воскресных газет, а нам полагалось реагировать. В Пакистане беспилотник убил несколько невинных людей. Какое наше мнение о беспилотниках? Является ли война против талибов действительно войной, и каково определение справедливой войны? Существует ли вообще такое понятие? Как бороться с бесчеловечностью людей по отношению друг к другу?

– И жестоким обращением с животными, – добавила Сибелла. Она хоть и была вегетарианкой, это не мешало ей наваливать на наши тарелки бекон, сосиски и кровяную колбасу.

Заварили еще кофе, и разговор перешел на меня. Не совсем допрос, но близко к нему. Не знаю почему – я ведь почти не знал этих людей, – но меня понесло: я выложил им про брошенную дедом фразу в доме престарелых, резкое опровержение матери, ее вчерашний звонок и загадочное сообщение в голосовой почте.

– Скорее всего это ничего не означает, – таков был вердикт Эди.