— Пей, старина, за успех в наших делах! — А после все, что осталось, залпом выпил сам и пустую кружку повесил на бутылку Штыря.

— Хай Гитлер! — гаркнул Штырь и, не ожидая ответа, скрылся за дверью.

— А этот как попал? — Гребенюк продолжал свой план.

— Этот, дед, добровольно.

— Так что, у вас все добровольцы?

— Ты меня, старик, в одну кучу с ним не вали, — обиделся Мурза.

— А не задумывался ли ты, Лев, над тем, что вот кончится война и ты будешь болтаться на чужбине как неприкаянный — без роду, без племени?..

Мурза нахмурился и отошел от Гребенюка в сторону. Молча прислонился к забору. Вскоре вышел Штырь, сопровождаемый хозяином, и с крыльца скомандовал:

— Гайдамаки! По коням! — и сам сел за возницу.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Выбравшись из грязи деревенской улицы на полевую дорогу, Сонька пошла ходчее, а под гору даже затрусила.

— Ваше благородие! Тише! — кричал Гребенюк, боясь, как бы на ухабе воз не завалился. Но Штырь, свалившись на бок, крепко спал. Подошедший Мурза, брезгливо посмотрев на старшего, вытащил из-под него вожжи и стеганул кобылу.

Только въехали в лес, как Мурза вдруг круто завернул в чащобу.

— Куда? — в один голос закричали и дед и Юра и тут же пустились наперерез, через ельник. Выскочили прямо перед мордой лошади!

— Стой! — Гребенюк остановил Соньку и удивленно смотрел на Мурзу, который зачем-то торопливо обворачивал мешком верхнюю часть дула винтовки. Его глаза горели решимостью.

— Дед, отведи паренька, — прохрипел он. Но никто не тронулся с места. — Да понимаешь ли ты? Отведи! По-человечески прошу, — дрожал его голос. Гребенюк понял, что должно свершиться что-то жуткое, но нужное, и увлек Юру подальше от этого места. Только они вышли к дороге, как там, сзади, раздался странный хлопок, похожий на выстрел за стенкой, затем сдавленный стон и снова такой же хлопок.

— Дедушка! Что это? — трясся Юра.

— Не знаю, Юра. Пойду посмотрю. А ты, на всякий случай, спрячься. — Гребенюк показал на густой ельник. — Черт его знает, что он за человек? Чужая душа — потемки. — Но Юра обхватил старика и не отпустил от себя.

«Раз убил своего, так и нас кокнуть может», — думал Юра и решил бежать. Совсем другое думал Гребенюк. В поступке Мурзы он видел не преступление, а обновление души человеческой и искренне хотел ему помочь. Но это злое время научило его быть осторожным, и с голыми руками он не решился идти к подводе. Подняв здоровенную палку, Фомич пошел было, но его удержал Юра и сунул ему в руки револьвер.

— Наган? — удивился старик. Но расспрашивать не стал, откуда он у Юры. Когда Гребенюк раздвинул ветки последней ели, почти перед носом блеснул ствол винтовки.

— А, это ты? — шумно выдохнул Мурза и опустил ружье. — Все! Веди, старик! — и в этом прозвучало — и радость души и торжество освобождения.

— Вести? Куда? — лицо Гребенюка выражало скорее растерянность, чем радость.

— Как куда? К твоим партизанам.

— К партизанам? — повторил Фомич и удрученно ответил: — Если б я знал...

Лицо Мурзы вдруг болезненно сморщилось, волосы упали на лоб, скулы вздулись, и из груди вырвался вздох, похожий на стон:

— Что ты сделал, старик?.. Веря тебе, я убил человека. А выходит, себя предал... — Мурза заметался — то он хватался за винтовку и бросал злобный взгляд на Фомича, то порывался уйти, вслепую тыкаясь лицом в колючие ветви елей, то, схвативши лоб пятерней, застывал на месте и, наконец, в изнеможении шагнул к Гребенюку. — Что же делать, старина? Подскажи, что?

Иван Фомич по-отцовски обхватил его:

— Успокойся. Возьми себя в руки и держись молодцом. Все будет как надо.

— Как надо? — Мурза недоверчиво глядел на него.

— Дорогой мой Лев, — Гребенюк хлопал его по плечу. — Да это ж лес, лес советский! И там дальше тоже наш лес. Поэтому, не медля, надо засветло, глушью добраться до днепровских лесов. Там глухомань, и наверняка партизан найдем. — И Фомич позвал Юру. — Постой здесь с Сонькой, а мы пойдем посмотрим, куда сворачивать. — Юра безропотно согласился, так как понял то важное, что произошло, и оно породило у него доверие к этому чужому человеку.

За четыре часа, объехав посадкой деревню на бугре, путники перебрались в долгожданный лес. Ища на ночь безопасного пристанища, двинулись малоезженной дорогой. Пожалуй, это была не дорога, а скорее тропа, тянувшаяся между болот, которая и вывела их к островку, густо заросшему ельником и можжевельником. Здесь, под ветвями старой ели, и обосновались на ночлег.

Всю эту промозглую осеннюю ночь Гребенюк и Мурза не сомкнули глаз. Лишь Юра, замаявшийся за день и продрогший, тихо посапывал под мешками и чехлами в малахае Фомича на постели, устроенной из еловых лапок.