— Ползите, милые, к нашим... — несмотря на страшную боль, шептал он. — Оставьте меня здесь, а сами ползите, и скорее, а то погибнете. Ванюшу не потеряйте...

Но ребята, позабыв страх, подхватили Фомича под мышки.

— Ложись! — взревел Фомич и, схватив Дусю за ногу, подтянул и прижал ее к себе. Беспрерывные сухие разрывы снарядов наконец прижали и ребят к земле.

Кинжальный огонь пулеметов и советской артиллерии повалил противника. Тогда Штагель, злобствуя, накрыл артиллерией плотно жавшихся к земле крестьян. Но недолго пришлось ему зверствовать: крупный калибр советских батарей нащупал артиллерию Штагеля, а заодно и его НП и вскоре заставил ее замолчать.

И теперь под надежным огневым прикрытием заработали санитары. Они стаскивали раненых в «мертвые пространства». За ними ползли и здоровые, а оттуда другой эшелон санитаров и солдат направлял этих людей в траншеи, а там ходами сообщения — кого на ПМП, а кого прямо в тыл дивизии и там к солдатской походной кухне...

Еще в траншее передовой Фомича положили на носилки и отправили на ПМП, а ребят направили в тыл дивизии. Если бы не Ваня и Дуся, то Юра показал бы свою гноившуюся рану и тогда, наверное, как он думал, поехал бы вместе с Фомичом. Но, жалея Валентиновых, он этого не сделал и теперь, взяв все заботы о них на себя, ехал с ними в кузова грузовой машины, сплошь забитой людьми и женщинами. И таким машинам, как казалось Юре, не было ни конца ни края. Километра три ехали лесной ухабистой дорогой. Потом, когда выехали на проселок, дорога стала лучше, и поехали быстрее, так что Юра еле успевал читать то справа, то слева указатели «хозяйств». И вдруг, не веря своим глазам, он прочел: «Хозяйство Железнова».

— Стой! — забарабанил он кулаками в кабину. — Товарищ шофер, остановите!

— Ты чего, малыш? — приоткрыв дверь, высунулся сопровождающий.

— Это хозяйство моего папы, Железнова. Высадите нас здесь, — взмолился Юра.

— Генерала Железнова? — недоверчиво переспросил сопровождающий и, не слушая ответа, сказал: — Нельзя. Приедем на приемно-распределительный пункт, там начальство ему позвонит. И если так, как ты говоришь, то сам генерал приедет и заберет тебя. Все, малыш! И не хнычь, пожалуйста. — Сопровождающий скрылся, гулко хлопнув дверцей.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Ну, теперь, Петро Семенович, здесь, кажется, все, и я поехал к Дьяченке. Если соседа прорвут, то, надо полагать, противник будет брать поглубже и бить по нашему второму эшелону.

Направляясь к Дьяченке, Железнов по пути свернул в район медсанбата посмотреть, что там творится.

Приехал как раз, когда кормили перешедших людей. Среди них сновала Ирина Сергеевна, пристально вглядываясь в ребят. Увидев Железнова, подошла к нему и, готовая расплакаться, пожаловалась:

— Ни моих, ни вашего нет.

Яков Иванович по-дружески обнял Ирину Сергеевну и тихо промолвил:

— Мужайся, Ириша, мужайся. Будем с тобой надеяться на лучшее. Если у тебя здесь все, то поедем к Дьяченке, там пообедаем.

— Здесь набирается машина ребят-сирот и часть ребят с матерями, которым некуда идти. Я хочу их отвезти на армейский пункт, заодно посмотреть, нет ли там и наших.

— Не советую. Ты ж за эти дни измоталась до неузнаваемости. Кажется, вот-вот свалишься. Если вдруг окажутся наши, то нам сразу же позвонят и сообщат.

— Не свалюсь. Я жилистая, Яков Иванович, разрешите.

Она смотрела на него таким умоляющим взором, что Железнов волей-неволей согласился.

Дальше Ирина Сергеевна на замечала времени. Быстро усадила всех эвакуируемых ребятишек и их матерей и бабушек в крытый тентом «студебеккер», утеплила их — кого одеялом, кого шинелью — и, превозмогая усталость, двинулась еще раз на поиск своих ребят.

Пока ехали разбитым колонным путем, ее ничего не интересовало. Она не замечала ни по-весеннему покрывшегося свежей зеленью леса, ни яркого солнца. Думала лишь об одном: как бы не упустить ребят, эвакуированных соседней дивизией.

Выехали на большак.

На подходе к Семлеву стали встречаться женщины с детьми.

Около одной, похожей по одежде на городскую, Валентинова остановила машину; ее взволновала девочка, собиравшая первые весенние желтенькие цветочки.

— Вы из пункта?

— Из пункта, — ответила усталым голосом женщина.

— Ребят там много осталось?

— Да почти половина. Ведь отпустили только тех, кто с родителями и у кого есть пристанище. На некоторых страшно смотреть — разутые, раздетые, и только кости да кожа. Фрицы нас выгоняли ночью в чем попало. Все думали на расстрел, а оказалось — такое счастье — к своим. Там, на пункте, есть трое — два паренька и девочка, так, когда они ведут слепого паренька, без слез нельзя на них смотреть. Говорят, фашисты лишили его зрения. Вот так они его и водят и на еду и по нужде.

Валентинова хотела спросить, как его зовут. Но подумав почему-то, что это Ваня, вздрогнула всем телом и спрашивать не стала.

— Кому же ты цветы собираешь? — обратилась к девочке.

— Тете Кате.

— Это сестра моя. Она живет в Шилове, — пояснила мать. — А нас пропустят туда?

— Пропустят, — ответила Ирина Сергеевна и села в кабину. — А пункт далеко?

— Нет, речку переедете, сразу в лесу и увидите большие палатки, а за ними дома и сараи.

Весь оставшийся путь из головы Валентиновой не выходил ослепленный фашистами мальчик.