Тут Никитушкин пригласил в землянку.

— А сейчас давай, — Яков Иванович поднял рюмку, — выпьем за твое счастливое будущее. — После он проводил ее до березы и там остановился и долго провожал ее взглядом, уж очень странно она выглядела: шла тихо, ссутулившись, как бы под грузом тяжелых раздумий.

У «газика» стоял Хватов. Увидев его, Валентинова вздрогнула.

— Вы чего? — Фома Сергеевич взял ее руку. Она была горячей. — Не заболели ли часом?

— Нет, просто очень устала... Да и за детей волнуюсь. Ведь завтра двинемся вперед, по всему видно — прорвемся и пойдем. А как с ними?

— С ребятами? — задумался Хватов. — Давай пройдемся и потолкуем. — Они пошли тропою в глубь леса. Над ними гудел летевший в стан врага самолет, и через какую-нибудь минуту там, за передним краем, в небе часто засверкали разрывы и бисером потянулись ввысь цепочки трассирующих пуль. Ирина Сергеевна остановилась.

— Ударим мы, ответят и они — и с земли и с воздуха. А далеко ли Афонино? Пушка достанет, — горестно вздохнула она. — Я очень переживаю за Наташу. Наметила перевезти ее на дня два-три куда-нибудь подальше, но Ефросинья Александровна ни в какую... Что делать-то?

— Дорогая Ирина Сергеевна, ничего делать не надо. Там у дома надежный немецкий блиндаж... Я, милая и мужественная женщина, давно намеревался высказать свое заветное, но никак не решался. Видимо, уже постарел для этого. Вот и сейчас что-то не вяжется... Душа и сердце бушуют по-своему, а я вот стою и мямлю. Да что тут тянуть-то, я всей душой и сердцем уважаю вас... Вот вам моя рука, и навечно.

На подходе к землянке их встретил ординарец.

— Товарищ полковник, звонил генерал и передал, что он выехал на НП.

— Ну вот, Ирина Сергеевна, не завтра, а, видимо, начнем сегодня ночью.

— Так это уже завтра, — показала она на часы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В эту ночь за вражеским фронтом, разрывая темень и тишину, загрохотали взрывы, загорелись близкие к фронту селения, заливая небо алым заревом. С НП было видно, как горели Краскино, Кишкино, Иванино, а за ними совхоз Алексино, а еще дальше Яковлево, Высокое, Артишино. Севернее, над пожарищем седого Дорогобужа, словно в пунцовой крови, ползли из этого ада причудливые тучи. Так по всему фронту зверствовали каратели и поджигатели команды генерал-лейтенанта Шанемана, носившей приятный опознавательный знак «Тюльпан». Со страшной злобой свирепствовала в Дорогобуже и южнее, уничтожая все живое, «Яг-команда» ярого фашиста капитана Бишлера. На помощь капитану примчался со своей ватагой еще более жестоких карателей и Шенк.

— Это, друзья мои, — Железнов обратился к находящимся на НП, — похоже, что Шанеман намерен под покровом ночи отвести свое войско в целости и сохранности за Ужу и там встретить нас во всеоружии. Но мы ему не позволим и попробуем это сделать втихую. Так что вы, товарищ Куликов, идите к себе и готовьте своих к сопровождению ударных батальонов. Они уже на исходном. Но подождем сигнала Зверева.

— Товарищ генерал, — докладывал разведчик, закрывавший собою всю черноту проема, — привел языка. Лейтенант приказал доложить, что фрицы собираются уходить. — И добавил: — По траншее носятся, шумят, грохочут.

— Давай языка в землянку, — распорядился Железнов. Потом приказал адъютанту: — Товарищ Зубарев, ко мне — переводчика, а пленного солдата накорми.

Пленный солдат подтвердил предположение Железнова, что против дивизии обороняется 688-й пехотный полк.

— Генерал спрашивает, — перевел сам капитан Слепцов, — если дан приказ отходить, то кто же будет в первой траншее прикрывать отход?

— Гут. Их ферштейн, — и солдат рассказал, что в первой траншее оставлены штрафники. — А наши командиры — наци, и им приказано, если что, расстреливать. — Пленный зябко поежился.

— Вы тоже штрафник? — перевел Слепцов вопрос комдива.

— Да, штрафник.

— За что?

— У меня нашли вашу листовку.

— Берите пленного, — приказал Железнов Слепцову, — и, не задерживаясь, отвезите его на КНП командарма.

Пленный то ли в знак благодарности, что остался жив, то ли просто механически, по выучке щелкнул каблуками, четко повернулся и, громко отбивая шаг, вышел.

— Ну, боевые друзья, начинаем. — Отдав приказ полкам на наступление, Железнов направился ходом сообщения на НП, но тут же вернулся назад, чтобы надеть плащ, так как словно из ведра полил дождь.

— Эх, мать честная, — горевал комдив. — Люди насквозь промокнут. Не господь бог вы всевышний, а самый настоящий фашист!

А там, за передним краем, уже грохотали танки и в пелене дождя по всей широте огненной россыпью сверкали выстрелы. Штрафники, не выдержав дружного удара батальонов Кочетова, Короткова, Якимовича, дрогнули и, сметая наци-офицеров, расстреливавших их в упор, побежали, наводя панику на солдат, только что покинувших передний край.

К утру уже позади была первая позиция, а вскоре и вторая. Теперь впереди по возвышенности лежала третья позиция, которая прикрывала собою рокаду Дорогобуж — Ельня.