Первой их встречала старая сосна, вся усыпанная тысячами мелконьких желтоватых мягких шишичек, от прикосновения к которым на пальцах остается сухая золотистая пыльца. От них вся сосна казалась желтой и пушистой. А на темных лапах елей кончики были нежно-зелеными, словно на каждую лапку надели тонкую, более светлую перчатку.

— Хорошо! — сказал Ваня, останавливаясь. — Эх и хорошо! Но парит. И дождь будет. Даже гроза. Успеть бы нам хоть до Кошеля. Там попереждали бы. А оттуда близко.

— Надо бы успеть, — озабоченно согласилась Летти. — А то книги намокнут.

— В библиотеку закупили?

— В библиотеку. И пьесок взяла. Да нет хороших. То действующих лиц полно, то декорации сложные, то еще чего. Плохо у меня с самодеятельностью.

— Организовать надо. На что учили?

Они шли теперь по зеленому мху, мягкому, топящему шаги. То ли говорили они негромко, то ли лес глушил шаги, но голоса раздавались как-то неотчетливо, потерянной интонацией, словно бы безличные, словно не люди говорили, а ели, сжавшие тропу с обеих сторон.

— Организуешь с нашим председателем.

— А что, вредный мужик?

— Да нет, Александр Сергеевич — человек неплохой, только больше на экономику смотрит. Все о прибыли да о прибыли. Только о ней весь и разговор на собраниях. Не до культуры ему. Консерватор. Правда, чего не попроси — даст. Не жадный. И в клуб иногда заходит. Новый построить обещал. Если бы вот с людьми в самодеятельности помог.

— А что, к тебе еще по наряду людей загонять надо?

— А что ты думаешь? Ходишь, ходишь. Просишь, просишь. Молодежи у нас маловато, но есть. А интеллигенция наша? Учителя есть, специалисты. Ветеринар совсем молодой и веселый. Так его жена никуда не пускает, ревнует ко всем. И всем некогда. Или поросят позаводили, сидят по домам, никуда, кроме кино, не вытащишь. Вон в Ельнике сам председатель в футбол играет и в самодеятельности участвует, так все как миленькие за ним побежали. Вот если бы наш Александр Сергеевич…

— Ишь ты какая деспотичная, — сказал Ваня, представляя на минуту Александра Сергеевича в какой-нибудь роли, в гриме, и расхохотался…

— Тебе «ха-ха-ха», а тут бьешься, бьешься. Клянчишь, клянчишь… — обиделась Летти.

Вступили в сосновый бор. Белый, кое-где синевато-седой, кое-где мраморный лишайник высох и потрескивал под ногами. Здесь стало душно: редко расставленные сосны не давали настоящей тени. И вдруг негромко пророкотало, а по вершинам пошел ветерок.

— Успеть бы нам, — пробормотал Ваня, поглядел сверху вниз на Летти. Была она полненькая, загорелая, с мальчишеской стрижкой. Ваня отвел взгляд и пообещал: — А самодеятельность наладим. Я помогу, что умею.

— Тоже мне. Яшка-артиллерист отыскался, — фыркнула Летти.

— Чего?

— Яшка, говорю, артиллерист из «Свадьбы в Малиновке». Помнишь? Битте-дритте…

— Ладно-ладно, посмотрим…

Громыхнуло отчетливо. Летти искоса поглядывала на Ваню, украдкой, чтоб не заметил. А неожиданно, переведя взгляд с его смуглого лица на лес перед собой, увидела, как среди стройных сосен забрезжил вдали то ли белый туман, то ли дым. Сказала:

— Туман. Кошель близко.

— Какой тебе туман? — усмехнулся Ваня. — Береза пошла. А Кошель рядом.

Действительно, словно обрезанный по нитке, кончился бор, и за небольшим лужком начался частый и светлый березняк, который и казался издали, в прогалах между медными соснами, дымом.

Проскочили березняк за несколько минут. Но уже накрапывало. Открылось озеро, темное посредине, чуть зеленоватое у берегов. Кошель. Лес почему-то не подступал к самым берегам, и озеро не было похоже на лесное, а из-за берегов в мягкой травке, каких-то ровных, выверенных, даже не на луговое, а на искусственный пруд. На берегу возвышался добротный дом, с двором, пристройками, огородом. А за озером находился незначительный пустырь.

— Бежим, — предложил Ваня и потрусил к дому, потому что дождь прибавлял. Уже на крыльце они ощутили настоящий удар грома, от которого жалобно заныла какая-то дверца и даже вроде плеснулось озеро. Рванул второй.

Теперь они стояли на крылечке без крыши, а дверь была на замке.

— Эх, черт! — ругался Ваня и вдруг, увидев лестницу, ведущую на сеновал, закричал, показывая рукой, словно Летти была бог знает где: — Полезли!

— Я тебе полезу! — вскинулась она, но он подхватил чемодан, книги, в один момент взобрался по лестнице и исчез за дверцей. Через секунду он высунулся:

— Залезай, дуреха, вымокнешь!

— Ну, только чтоб по разным углам, — нерешительно сказала Летти и начала подниматься к нему.

— Вот глупая. Конечно, — сказал Иван и зашуршал сеном, забираясь в дальний угол.

Один раскат грома накатывался уже на другой. Хлынул настоящий ливень. Вроде в крыше и стенках не было щелей, а отблески молний проникали даже сюда. Летти пролезла в противоположный от Вани угол и обнаружила здесь нечто вроде ложа из старого одеяла, еще каких-то одежонок. Она стянула с себя прилипшее платье и забралась под плащ. Грохотал гром, лил дождь, но, видимо, так велика была усталость, столько набродилась она сегодня по райцентру, так нажарилась на солнце, что сразу же забылась.