Собственно говоря, Федор и не знал, что эта тетка у него существовала. О смерти ее написала Федору его мать и просила приехать и помочь на похоронах.

Просьба матери была равносильна приказанию. Хотя Федору немного оставалось до сорока, но он был холост, и мать считала его почти мальчиком. А Федор до сих пор по-мальчишески побаивался матери и слушался ее во всем.

Сейчас он уныло думал, что какой же он специалист по похоронам и что не знает, как к этому приступить. У них в мастерских художественного фонда недавно умер один товарищ, так там просто собрали деньги, а потом провожали на кладбище. Кто-то делал все необходимое. А теперь он должен был приняться за все сам.

Мать написала ему, что он изо всей родни наиболее незанятый. И еще писала, что у тетки из родных в городке осталась одна лишь дочка. И святой его долг — помочь в похоронах.

Федор начал представлять, вернее, придумывать, дом, где лежит тетка, и плачущую худенькую девочку с косичками в каком-нибудь углу дома. Потом отмахнулся от нелепых образов н раздраженно поторопил официантку.

Он заранее послал телеграфом денег и телеграмму о приезде, но вполне логично предполагал, что никто не может его встретить.

Однако его встретили. Когда Федор сошел на небольшой станции с весьма солидным каменным вокзалом, выкрашенным в желтый цвет с белыми поперечными полосами на выступающих частях фасада, с обычным привокзальным садиком, занесенным снегом, он прежде всего увидел глаза, которые смотрели на него. Серые, внимательные и строгие, под темными ресницами и бровями. А потом Федор рассмотрел и женщину, стоявшую на перроне. Кроме нее да дежурного, никого тут не было. Женщина сразу же показалась Федору миловидной, потом красивой, а через несколько минут он считал ее прямо-таки красавицей. Была она, видимо, почти одних с Федором лет и почти одного с ним роста. Они пошли друг другу навстречу, и она сказала:

— Вы, наверное, Федор?.. А я Евгения Васильевна… Женя.

Они прошли через вокзал, и уже на улице, с маленькими домиками и деревьями по бокам, Евгения Васильевна сказала:

— А маму вчера похоронили… И поминки были.

Федор начал растерянно извиняться, бормотать, что вот, мол, не успел приехать, помочь. Но Евгения Васильевна сказала:

— Да что вы! У меня тут помощников было хоть отбавляй. Маму ведь хорошо знали и любили. Она почти сорок лет здесь акушеркой проработала. Все сделали как надо.

И вздохнула. А Федор подумал: может, извиниться в таком случае и повернуть назад, на вокзал. Но решил остаться на денек, отдать долг вежливости.

Говорить было не о чем, сказали два слова о погоде, что зима нынче теплая, и опять молчали. Но когда вышли на главную улицу, Евгения Васильевна разговорилась. Она начала показывать Федору здания, объяснять их назначение. И Федор понял, что она гордится новостройками и вообще очень любит свой городок.

— Вот почта, — говорила она, — видите, какая махина. А раньше помещалась в деревянном домишке — не протолкнешься. Это общежитие новое. Там вон — видите? — за домами, новый кинотеатр. А деревья эти мы с ребятами сажали в общегородской воскресник. Хорошо принялись. А еще…

Федор искоса поглядывал на нее. Была она стройна и хороша, и пальто ловко сидело на ней, и шапочка. Легкий мороз разрумянил ей щеки, и она казалась совсем молоденькой. «Мать писала, — думал Федор, — что ты одна. Почему же ты не замужем?»

Подошли к небольшому дому на одной из боковых улочек. Возле дома был палисадник и огород, в котором виднелись какие-то кусты и несколько яблонь, поднявших над сугробами свои голые руки. Вошли в дом.

На Федора почему-то повеяло детством. Была тут русская печь в кухне и небольшое зальце со старинным трюмо, секретером, бронзовой собакой на комоде, старыми креслами, покрытой изразцами печкой, со многими другими атрибутами старины. Но другая комната имела вполне современный вид, даже несколько модный. Два века тихо и мирно соседствовали тут. Евгения Васильевна заметила улыбку на губах Федора, мимолетно улыбнулась сама и предложила:

— Вы, — в той комнате, в моей. Вам там будет удобнее. А я здесь.

— Да я, понимаете, — начал Федор, — на денек. Чего уж тут беспокоиться. Я бы мог и в гостинице, — добавил он и почувствовал, что говорит что-то не так.

— Полноте, полноте, — перебила Евгения Васильевна, — располагайтесь и живите, сколько вздумаете. Да и мне полегче будет, — потише прибавила она, — никак не могу представить себе, что нет уже мамы. — Она отвернулась, голос ее чуть дрогнул. — Хоть и знала я давно, что конец неизбежен: врачи ее год назад приговорили, но все же не верится и… не могу.

— Да, да, — быстро сказал Федор, страшно боясь, что эта очень выдержанная на вид женщина сейчас расплачется и неизвестно, что надо будет тогда делать, — конечно, конечно. Я обязательно останусь на пару деньков. А вы меня с вашим городком познакомите. Он мне с первого взгляда очень понравился, — несколько подхалимски сообщил он.

Евгения Васильевна повернулась к нему, сморгнула слезинку и благодарно улыбнулась…

Уже неделю Федор жил в маленьком домике и глядел по утрам на сугробы перед окнами, на другие маленькие дома и на бесцветное небо.