78 И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки.

79 Но разбит твой позвоночник,

Мой прекрасный жалкий век!

80 И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме

<…> Считали пульс толпы и верили толпе.

Быть может, прежде губ уже родился шепот,

И в бездревесности кружилися листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты.

81 Он опыт из лепета лепит

И лепет из опыта пьет.

82 Часто пишется – казнь, а читается правильно – песнь.

83 На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

84 Всё перепуталось, и сладко повторять:

Россия, Лета, Лорелея.

85 Есть ценностей незыблемая скала.

86 Жил Александр Герцович,

Еврейский музыкант, —

Он Шуберта наверчивал,

Как чистый бриллиант.

87 Нам с музыкойголубою

Не страшно умереть,

Там хоть вороньей шубою

На вешалке висеть…

88 Мне на плечи кидается векволкодав.

89 Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

90 Играй же на разрыв аорты!

91 Всех живущих прижизненный друг.

92 Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

93 Усыхающий довесок / Прежде вынутых хлебов.

94 Пайковые книги читаю,

Пеньковые речи ловлю.

95 Но, видит Бог, есть музыка над нами.

96 А мог бы жизнь просвистать скворцом,

Заесть ореховым пирогом, —

Да, видно, нельзя никак…

97 Читателя! советчика! врача!

На лестнице колючей разговора б!

98 Он сказал: довольно полнозвучья,

Ты напрасно Моцарта любил,

Наступает глухота паучья,

Здесь провал сильнее наших сил.

99 Губ шевелящихся отнять вы не могли.

100 Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.