Как переложение Екклесиаста звучит, например, одно из последних стихотворений Окуджавы «Вымирает мое поколение» [121] .

Впрочем, в этом тексте Окуджава мог отталкиваться от стихотворения Г. Иванова «Всё чаще эти объявленья…» [122] из цикла «Rayon de Rayone», опубликованного в 1950 году.

Эту же мысль Окуджава использует и в «Путешествии дилетантов».

Однако в других своих произведениях Окуджава отклоняется от классической интерпретации Екклесиаста. Он говорит уже не о равенстве всех людей перед лицом смерти, а о единой судьбе представителей своего поколения, с их радостями и бедами. Эта тема возникает как в ранних, так и в поздних его стихах, начиная с не включенного в авторские сборники стихотворения «Моё поколение» (1953), где он пишет о том, что ему и его современникам «высшее счастье быть коммунистами». А в «Неистов и упрям…» (1957(?)) есть такая строфа: «Нам все дано сполна:/ и горести и смех,/ одна на всех луна,/ весна одна на всех».

Здесь присутствует уже оттенок горечи, а «мы» – это люди, с которыми Окуджава себя ассоциировал. В связи с этим текстом Окуджавы приходят на ум строки Брюсова из его стихотворения «Строгое звено»: «Одна судьба нас всех ведёт,/ И в жизни каждой – те же звенья!» Началом, которое связывает людей между собой, в этом случае является не смерть, а жизнь.

А в «Белорусском вокзале» тема общности судеб переплетается с мыслью о единой для всех цели. «Всех» объединяет не жизнь и не смерть, а победа, вклад в которую внесут и те, кто погибнет, и те, кто останется в живых, о чем и говорит вторая часть фразы: «…одна на всех, мы за ценой не постоим». Смерть в борьбе за Родину традиционна для искусства и уходит корнями в древность. Ещё в стихотворении «Грибоедов в Цинандали» (1965) Окуджава написал: «…как прекрасно – упасть, и погибнуть в бою,/ и воскреснуть, поднявшись с земли!».

О том, что, погибнув, человек может оказаться победителем, говорит также Тютчев в стихотворении «Два голоса».

Рассматривая историю оборота «мы за ценой не постоим», можно отметить, что слово «цена» в переносном смысле в состав этого несколько архаичного выражения было введено именно Окуджавой. В XIX веке, как и в начале XX, говорилось: «Мы не постоим за деньгами» или «в деньгах»; правда, у Карамзина встречается фраза: «Не постоим за многое, чтобы спасти главное…» [123] . В то же время метафорическое употребление слова «цена» до Окуджавы можно было найти в поэтических текстах, например, у Блока: «ценою жизни ты заплатишь» [124] или у Г. Иванова: «И вновь мы готовы за счастье платить какою угодно ценой» [125] . Окуджава преобразовал оборот, который ранее использовался преимущественно в обиходном русском языке, добавил в него метафору, и в таком виде он «прижился» как в литературе, так и в бытовой речи.

Следующие строки припева: «Нас ждет огонь смертельный, / и все ж бессилен он» могут восприниматься как развитие идеи, стоящей за словами «мы за ценой не постоим». «Смертельный огонь» предполагает огромные потери, которые, однако, не могут остановить солдат в стремлении к победе. Как мы уже отметили, в других песнях и стихах, где нет стилизации, Окуджава никогда не говорит о войне в такой тональности. В связи с рефреном «Белорусского вокзала» можно вспомнить строки А. Твардовского: «Бой идёт святой и правый, смертный бой не ради славы, ради жизни на земле».

В последних двух строках рефрена слова: «Сомненья прочь» вызвали нарекания критика [126] : «Сомненья прочь» мотивировано не очень убедительно: какие могут быть сомнения, если есть приказ выступать?». Однако в словаре Даля слово «сомненье» истолковывается в том числе и как «раздумье», и, скорее всего, в данном контексте именно это толкование актуально. «Хватит раздумывать, пора действовать!» – таков смысл предпоследней строки рефрена. Окуджава использует не главное, а одно из возможных значений слова «сомненье», привлекая к этой коллизии внимание читателя. В других случаях этот оборот можно понимать иначе, например, у Кузмина: «…Сомненья прочь! Любви помочь/ Дано одной надежде» [127] . Внутренняя рифма «прочь – ночь» использовалась многими и является общим местом. Далее в припеве возникает название части, в которой служили герои фильма: «отдельный,/ десятый наш, десантный батальон». А. Жолковский придает большое значение присутствию в рефрене слова «отдельный», считает, что на нем стоит смысловой акцент, и предлагает свое объяснение причин употребления этого слова. В действительности Окуджава использует официальное название, которое было закреплено за любым десантным батальоном. И если Окуджава вводит в песню полное наименование батальона, это может быть связано не с попыткой обособить его, а скорее со стремлением к конкретике и документальной точности, руководствуясь которым он указывает в тексте и место, и время совершения событий. Кроме того, как уже было отмечено, в «Белорусском вокзале» десантный батальон в описываемый период выполнял функции пехоты, и поэтому не остается впечатления, будто Окуджава хотел подчеркнуть, что перед десантниками стоит специальная задача, придающая им отличный от других статус. А. Жолковский пишет: «Его отдельность богато оркестрована… анжамбан обостряет впечатление отдельности тем, что подчёркивает тяготение слова, стоящего в конце строки (здесь – отдельный), вперёд к следующей строке, туда, где находится, определяемое им слово (батальон), но куда его «не пускает» строкораздел». Теория относительно особого внимания Окуджавы к слову «отдельный» не подтверждается ни исполнительской практикой Окуджавы, ни нотной записью песни, сделанной Л. Л. Шиловым [128] . И в фонограмме Окуджавы, и в нотной записи строка: «Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный» укладывается в один такт мелодии. А если бы Окуджава хотел подчеркнуть отдельность, то он мог бы отвести слову «отдельный» целый такт, что он и сделал со словом «победа» в пятой строке, или выделить его внутри такта длительностью нот. Однако в пении нет паузы перед словом «отдельный», а после него в конце строки такая же пауза, как и в предыдущей строке. Анжамбан же в названии батальона связан с многословным идентификатором, присвоенным таким батальонам в военной документации. Что очевидно является выбором поэта в названии батальона, так это номер батальона «десятый», который рифмуется с «десантным».

Анализируя строфы песни, можно заметить, что в начале первой из них присутствуют символы безжизненности, рисуется мертвенное, опустошенное пространство. Строки Окуджавы: «Здесь птицы не поют,/ деревья не растут…» можно сравнить с гумилевскими: «птицы здесь не живут…» и «не живут цветы» из стихотворения «У меня не живут цветы» [129] . Вторые две строки передают ощущение сплоченности и стойкости. В них тоже можно найти перекличку со стихами других поэтов. Выражение «плечом к плечу» встречается и у Мандельштама «Три тысячи людей стояли плечом к плечу…» [130] , и у Волошина «И белые и красные Россию Плечом к плечу взрывают как волы…» [131] (причем у обоих контекст не лирический, а социальный, как у Окуджавы), и у других поэтов. Метафора «врастаем в землю» есть у Всеволода Рождественского: «Врастать в родную землю, словно сосны,/ Стоять и не сгибаться никогда» (1958). Следующие две строчки придают картине опустошения, появившейся в начале текста, глобальность. Взгляд героев песни обнимает уже не отдельный выжженный дотла клочок земли, а планету, охваченную войной. В связи со строчкой: «Горит и кружится планета» вспоминается первая строка «Молитвы» Окуджавы: «Пока земля еще вертится». Сочетание «земля вертится» можно назвать общим местом: оно использовалось многими поэтами. Но интересно, что в «Молитве», как и в «Белорусском вокзале», говоря о вращении Земли, Окуджава упоминает огонь: «Пока ей еще хватает времени и огня». При этом в «Молитве» огонь, по-видимому, – начало, дающее жизнь, выполняющее