Вторая книга романа написана после 1973 года, которым датируется стихотворение, и в ней можно обнаружить сцены, которые кажутся прозаическими переложениями стихов. Так, совмещение сумерек и звуков флейты из первой строки стихотворения повторяется в главе 63, когда Мятлев и Лавиния после побега из Петербурга останавливаются в Твери и идут из лавки в гостиницу через город: «Оранжевое солнце, наливаясь и краснея, медленно скатывалось с небес и должно было провалиться в преисподнюю как раз в конце бесконечной улицы, по которой они шли. Кричали невидимые петухи, да что-то похожее на флейту свистело где-то далеко, в другом мире». Затем следуют размышления Лавинии, в частности: «Флейта никогда не звучит весело». После диалога Мятлева и Лавинии – снова тема сумерек и флейты: «Солнце побагровело, повисло вдали над последними домами и начало проваливаться прямо между крышами. Звуки флейты стали отчётливей… музыка звучала так пронзительно и неведомо, что хотелось плакать и предотвращать несчастья… Флейта звучала всё бессвязнее, всё беспомощнее… Сумерки постепенно перешли в вечер, а за ним ночь не заставила себя ждать долго». [188]

Как видим, весьма любопытно рассматривать короткую песню-стихотворение Б. Окуджавы «Батальное полотно» в контексте русской и мировой культуры. «Батальное полотно» имеет в ней глубокие и разветвленные корни.

В августе 1968 года войска стран Варшавского пакта вторглись в Чехословакию, чтобы предотвратить демократические реформы, назревавшие в этой стране. Масштаб этой операции поражает воображение и сейчас: 500 тысяч человек и 5 тысяч танков. Начавшаяся в 1968 году оккупация Чехословакии продолжалась до 1991 года. В советском обществе демократически настроенная интеллигенция встретила это событие первыми в истории СССР открытыми протестами по отношению к политике страны: 7 человек выступили против вторжения, выйдя на Красную площадь с соответствующими транспарантами. Учитывая тогдашнюю обстановку, эту акцию можно назвать героической. Вспомним песню Галича «Петербургский романс»: «И все так же, не проще,/ Век наш пробует нас:/ Можешь выйти на площадь?/ Смеешь выйти на площадь?/ Можешь выйти на площадь,/ Смеешь выйти на площадь/ В тот назначенный час?!». И. Бродский откликнулся на вторжение стихотворением «Письмо генералу Z.». Эпиграф, взятый из «Песни об осаде Ла-Рошели»: «Война, Ваша Светлость, пустая игра. Сегодня – удача, а завтра – дыра» – напоминает о длившейся 14 месяцев осаде гугенотской прибрежной крепости Ла-Рошель королевскими войсками в 17 веке и, по сути, уже должен настраивать читателя на антивоенный лад. Осада Ла-Рошели известна читателям по романам Дюма и картинам Клода Лорена.

Хотя имя Бродского в тот период слышали многие в связи с инсценированным против него судебным процессом в 1964 году, мало кто был знаком с его творчеством, кроме друзей. А он тогда был уже сложившимся поэтом, автором многочисленных стихов. В 1968 году, то есть именно в то время, когда было создано «Письмо генералу Z.», он закончил работу над сложной поэмой «Горбунов и Горчаков», которую впоследствии назвал «исключительно серьезным сочинением» [189] . В книге Соломона Волкова приводится беседа Волкова с Бродским об Одене, в главе, записанной в интервале осень 1978 – весна 1983, и Бродский в числе своих стихов, появившихся в середине 60-х годов и навеянных творчеством Одена, называет и «Письмо генералу Z.» с комментарием «до известной степени» [190] . Бродский также упомянул «Письмо лорду Байрону» Одена, которое он переводил на русский, как наиболее известный ему текст Одена и заметил, что оно «стало противоядием от всякого рода демагогии» [191] . Таким образом, заглавие «Письмо генералу Z.» отсылает нас к этому длинному стихотворению Одена. В чём же конкретно проявилось влияние Одена? Бродский вслед за Оденом высказывает свои мысли в стихотворном письме призраку. У Одена адресат – покойный Байрон, у Бродского – генерал, которого, как мы узнаем в конце стихотворения, «не существует в природе». Конечно, Бродский модернизировал форму, использованную Оденом. Кроме того, Оден обращается к Байрону практически от своего имени, а у Бродского отправитель письма – персонаж, имеющий свою собственную биографию и находящийся в обстоятельствах, не взятых из реальной жизни самого поэта. Путем удаления автора из кадра Бродский объективирует описание. Предметом рефлексии Одена становится его время, причем в тексте отражены и политические события, и состояние науки и искусства «на равных правах» с происшествиями из жизни создателя произведения. Можно сказать, что это энциклопедия определенного временного среза. В «Письме лорду Байрону» мы встречаем такие строки: «It is a collage that you are going to read» и в следующей строфе: «I want form that’s large enough to swim in,/ And talk on any subject that I choose…» Манера изображения в оденовском тексте действительно напоминает коллаж из разнородных элементов, и Бродский в какой-то мере воспроизводит ее. Архитектоника стихотворения Бродского и использованный им размер близки оденовским, а антиромантическое и ироническое виденье Одена вполне созвучно тональности «Письма генералу Z.» Бродского. Оденовское «противоядие от всякого рода демагогии» вылилось у Бродского в развенчание военных мифов. Если факт влияния стихотворения Одена на «Письмо генералу Z.» можно считать неоспоримым, выявление переклички с другими литературными источниками требует дополнительного анализа. Конечно же, для произведений русскоязычного поэта Бродского можно найти разнообразные контексты в родной литературе. Мы рассмотрим с этой точки зрения конкретное стихотворение Бродского – «Письмо генералу Z.». Можно отметить, что на него оказали влияние сочинения Достоевского, Блока, Гумилева, Г. Глинки, Э. Багрицкого, Н. Матвеевой и других, но мы остановимся на перекличке, существующей между «Письмом генералу Z.» и произведениями одного-единственного автора ХХ века – Окуджавы. Во-первых, потому, что влияние в данном случае очень значительно, а во-вторых, потому, что существует и «обратная связь». Окуджава явно ориентировался на «Письмо генералу Z.» в своих более поздних стихах о войне.

Что можно понимать под словом «перекличка»? Мы не ошибемся, если скажем, что это присутствие отзвука произведения одного поэта в тексте другого; при перекличке отношение между субъектом и объектом влияния может принимать разные формы в зависимости не только от того, на каком уровне поэтического текста – в диапазоне от тематического и идейного до уровня эвфонических характеристик – связь имеет место, но и от степени близости отсылки к исходному тексту – начиная с аллюзии и кончая цитатой. В нашем случае перекличка может охватывать один или несколько уровней. Поскольку стихотворение Бродского является реакцией на военную авантюру, то естественно было бы ожидать, что в нем появится атрибутика, соответствующая ситуации. В момент вторжения были ещё живы и служили в Советской армии сражавшиеся в 1941–1945 гг… Хотя ко времени чешских событий военная тема была широко представлена в русской поэзии, её освещение было односторонним – с сильным уклоном в героизацию и романтизацию. Вторжение в Чехословакию уже не позволяло говорить о применении военной силы с тех позиций, которые были в какой-то мере оправданы по отношению к Отечественной войне. Популярность стихов и песен Окуджавы ко времени чешских событий трудно переоценить. Их знали миллионы. Немногочисленные книжные издания расходились мгновенно. Когда Бродскому понадобилось описать вторжение в Чехословакию, он использовал образы из романтических песен Окуджавы, поскольку знал, что они в то время были «на слуху» у всех потенциальных читателей будущего стихотворения. Он, несомненно, рассчитывал на то, что они их узнают и оценят его пародирование. О влиянии творчества Окуджавы на раннего Бродского говорится в статье В. Куллэ «Окуджава как фактор влияния (К вопросу о некоторых параллелях творчества И. Бродского и Б. Окуджавы)». [192] Эта статья показывает, какие темы и образы сближают стихи Бродского и Окуджавы периода поздних 50-х – ранних 60-х годов. Поэтому наличие переклички с Окуджавой в стихотворении Бродского «Письмо генералу Z.», написанном в конце 60-х, не должно никого удивлять. Широкая известность Окуджавы среди современников позволяла Бродскому сделать свой текст более интересным для читателя, рефлексируя над знакомыми ему образами из песен этого барда или обыгрывая их пародийно в «Письме генералу Z.».

Можно условно назвать эту стратегию «методом троянского коня».

При описании оккупации используется лексика из очень известных в 60-е годы бардовских стихов и песен. Отсылки к Окуджаве всегда узнаваемы, то есть Бродский сознательно опирается на его произведения. Здесь нужно сделать оговорку. Великая Отечественная война оставила неизгладимый след в личном жизненном опыте Окуджавы. При всем своем негативном отношении к войне как к явлению, Отечественную войну он считал горькой необходимостью, поэтому его стихи полны сострадания к людям, воевавшим на «нашей» стороне. Бродский же писал свое стихотворение в тот момент, когда Советский Союз стал нападающей стороной и его армия превратилась в армию оккупантов. Естественно, роль последней казалась Бродскому неприглядной, и уж тем более он не мог сочувствовать тем, кто послал солдат оккупировать другую страну.

Однако, по прошествии более чем половины века, современные читатели в своём большинстве (мы говорим теперь о 2014 годе) уже не способны заметить у Бродского аллюзии на образы Окуджавы и, тем более, распознать пародийность. Такая ситуация не нова. Ю. Лотман в комментариях к «Евгению Онегину» заметил, что «непосредственное понимание текста «Евгения Онегина» было утрачено уже во второй половине XIX века». Поэтому мы считаем своей задачей помочь читателю увидеть в обсуждаемых произведениях то, что было видно современникам авторов.

Если говорить о «Письме генералу Z.», самая существенная связь, сразу на нескольких уровнях и притом не в виде пародии, прослеживается, с нашей точки зрения, между этим текстом и стихотворением Окуджавы «Из окна вагона», которое датировано 1964 годом. Текст этого стихотворения приводится ниже [193] :

Как и многие другие стихи Окуджавы, стихотворение «Из окна вагона» в иносказательной форме говорит о судьбе страны. Его появление совпало с периодом «завинчивания гаек» и потери надежд на будущее для тех, кто ещё питал такие надежды. К их числу принадлежал и Окуджава. «Из окна вагона» начинается с изображения леса, в общем-то, мало значимого для автора, и оно путем сравнения незаметно переходит в описание состояния армии, очень похожее на то, что присутствует в стихотворении Бродского. Бросаются в глаза две фигуры: «командира» и «режиссёра». Первый, судя по всему, представляет собой аллегорию власти, второй – культуры. Олицетворение власти – командир – «в коросте и рвани пишет письма домой на глухом барабане». Эти строки можно понимать как утверждение, что власть прогнила и её уже никто не слышит. Идеология устарела, а экономика находится в плачевном состоянии: «истрепались знамёна» и «карманы пусты». Таким образом, мы видим перед собой картину полного развала. А вторая часть стихотворения – о положении культуры, о том, что культура тоже пребывает в состоянии распада и превратилась в «балаган», что самые именитые ее деятели – графоманы, что те, кто себя посвящает искусству, вынуждены продавать себя за гроши, а традиции разрушены. Последнее восклицание автора «Как сюжет нашей памяти однообразен!» в этом контексте означает, что исторический опыт бесполезен, а прогресса не существует.