Глумов (механически повторяет). За честь почтем. Почтем... за честь...

(Пятясь, уходит.)

Фаинушка (взяв двумя руками букет, закрыв им лицо). Ах, какой милый

этот молодой человек... И какой смешной! Какой смешной!

Затемнение

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Рассказчик (в зал). Да... признаюсь, не ожидал, что эта парамоновская

"штучка" так хороша собой. Когда я мельком у нее в прихожей взглянул на себя

в зеркало, то увидел, что губы мои сами собой сложились "сердечком".

Приятнейшие вещи, однако, встречаются на стезе благонамеренности. И как это

интересно совершать разнообразные акты, с которыми сопрягается безопасное

плаванье по житейскому морю. Ну разве мы повстречались бы с Фаинушкой, если

б сидели, как прежде, сложа руки? Или с тем же Редедей, странствующим

полководцем? Я преисполнился бы полным духовным покоем, если бы не одно

обстоятельство, которое я хотел прояснить вместе с Глумовым.

Дома у Глумова. Глумов и Рассказчик расположились в

креслах. Глумов наигрывает на гитаре и напевает романс.

Рассказчик после трудов праведных погружен в раздумье.

Глумов. Ты чего задумался?

Рассказчик. А?

Глумов. Задумался, говорю, чего?

Рассказчик. Я насчет нашего предприятия с Балалайкиным... Предположим,

оно будет благополучно завершено. Получит он условленную тысячу рублей, мы

попируем у него на свадьбе и разъедемся по домам. Но послужит ли все это в

глазах Ивана Тимофеевича достаточным доказательством, что прежнего

либерализма не осталось в нас ни зерна?

Глумов (с горечью). Еще надобны доказательства?

Рассказчик. А ведь мы немалый путь прошагали с тобой. И с Балалайкиным

покончили и в "устав" свою лепту вложили! И на Очищенного наскочили! Да...

Нередко и малые источники дают начало рекам, оплодотворяющим неизмеримые

пространства. Так-то и мы. Не верно ли сравнение, Глумов?

Глумов. Еще как верно-с! Пусть эта мысль сопутствует нам в трудах

наших. (После паузы.) А бабочка-то какая! Ишь ведь она... ах!

Рассказчик. "Штучка"?

Глумов. "Штучка".

Рассказчик. Да... А меняла-то Парамонов у нее не один... Метрдотеля

держит...

Входит Очищенный.

Иван Иваныч! С легким паром!

Очищенный (делает реверанс). Хорошо в баньке! Смертные грехи отмывал.

Глумов. Отмыл?

Очищенный. Чист, как ангел на небеси. Два веника истрепал.

Рассказчик. Ну, и мы тоже попарились. Без дела не сидели.

Глумов. Может, и нам удастся совершить предприятие не к стыду, но к

славе нашего отечества...

Очищенный. Долголетний опыт мой подсказывает, что к стыду отечества

совершить очень легко, к славе же совершить, напротив того, столь

затруднительно, что многие даже из сил выбиваются и все-таки успеха не

достигают. Когда я в Проломновской области жил, то был там один

начальствующий - так он всегда все к стыду совершал. Даже посторонние

дивились; спросят, бывало: "Зачем это вы, вашество, все к стыду да к стыду?"

А он: "Не могу, говорит, рад бы радостью к славе что-нибудь совершить, а

выходит к стыду!" Так в стыде и отошел в вечность!

Глумов. Однако!

Очищенный. А когда при отпевании отец протопоп сказал: "Вот человек, который всю жизнь свою, всеусердно тщась нечто к славе любезнейшего

отечества совершить, ничего, кроме действий, клонящихся к несомненному оному

стыду, не совершил", - то весь народ, все, кто тут были, все так и залились

слезами!

Глумов. Еще бы! Разумеется, жалко!

Очищенный. И многие из предстоявших начальствующих лиц в то время на ус

себе это намотали.

Глумов. Намотали-то намотали, да проку от этого мало вышло!

Очищенный. Это уж само собой.

Глумов (Рассказчику). Ты чего молчишь?

Рассказчик (продолжая свою мысль). Да... А по-моему, одного двоеженства

недостаточно.

Очищенный. Да что это с вами, други мои! На хорошем вы счету здесь, в

квартале. Я тут кое с кем повстречался. На хорошем счету. Поздравляю вас!

Глумов. Спасибо.

Рассказчик. Нет, мало, мало, мало, мало. Нужно бы еще что-нибудь этакое