нас.

Тимофей Семеныч (уточняя). Немец! Это точно, что немец?

Семен Семеныч. Самый что ни на есть баварец! Я буду дальше

рассказывать. (Собравшись с мыслями.) - Пойдемте, Семен Семеныч, посмотрим

лучше обезьян. Они такие забавные, эти мартышки! А крокодил - ужас! Теперь

он мне будет сниться во сне, - обратилась ко мне Елена Ивановна. И мы пошли

к обезьянам.

Тимофей Семеныч. А Иван Матвеич?

Семен Семеныч. Остался у ящика. Мало того, взяв свою перчатку, он начал

щекотать нос крокодила, желая заставить его сопеть.

Тимофей Семеныч. А крокодильщик?

Семен Семеныч. А крокодильщик последовал за нами к шкафу с обезьянами.

Только мы с Еленой Ивановной стали наблюдать за мартышками, какие они

фокусы-покусы показывают, как за нашей спиной раздался страшный, могу даже

сказать, неестественный крик, который потряс комнату. Не зная, что подумать, я сначала оледенел на месте, но, замечая, что кричит уже Елена Ивановна, быстро оборотился, и что же я увидел?

Тимофей Семеныч (заинтересованно). Что же вы увидели?

Семен Семеныч. Я увидел - о, боже! - я увидел несчастного Ивана

Матвеича в ужасных челюстях крокодиловых, перехваченного ими поперек

туловища, уже поднятого горизонтально на воздух и отчаянно болтавшего в нем

ногами. Затем миг - и его не стало. Но опишу в подробности, потому что я все

время стоял неподвижно и успел разглядеть происходивший передо мной процесс

людоедства с таким вниманием и любопытством, как никогда не запомню. Ибо, думал я в ту роковую минуту, что если бы вместо Ивана Матвеича случилось все

со мной? Какова была бы мне тогда неприятность! Но к делу... Крокодил начал

с того, что, повернув бедного Ивана Матвеича в своих ужасных челюстях к себе

ногами, сперва проглотил самые ноги. Потом, отрыгнув немного Ивана Матвеича, старавшегося выскочить и цеплявшегося руками за край ящика, вновь втянул его

в себя уже выше поясницы. Потом, отрыгнув еще, глотнул еще и еще раз. Таким

образом, Иван Матвеич видимо исчезал в глазах наших.

Тимофей Семеныч. Вот бестия!

Семен Семеныч. Еще какая бестия! На чем я остановился?

Тимофей Семеныч. На глотках крокодиловых.

Семен Семеныч. Да. Вспомнил... Наконец, глотнув окончательно, крокодил

вобрал в себя всего моего образованного друга и на этот раз уже без остатка.

На поверхности крокодила можно было заметить, как проходил по его

внутренности Иван Матвеич со всеми своими формами. Я было уже готовился

закричать вновь, как вдруг судьба еще раз захотела вероломно подшутить над

нами: крокодил поднатужился, вероятно, давясь от огромности проглоченного им

предмета, снова раскрыл свою ужасную пасть, и из нее, в виде последней

отрыжки, вдруг на одну секунду выскочила голова Ивана Матвеича с отчаянным

выражением в лице, причем очки его мгновенно свалились с его носа на дно

ящика. Вот они! (Показывает очки.)

Тимофей Семеныч, подержав очки в руке, кладет их на край

стола.

Тимофей Семеныч (все еще смотря на очки). Да-а-а... Очки, значит,

свалились...

Семен Семеныч. Казалось, эта отчаянная голова для того только и

выскочила, чтобы еще раз бросить последний взгляд на все предметы и мысленно

проститься со всеми светскими удовольствиями. Но она не успела в своем

намерении: крокодил вновь собрался с силами, глотнул, и вмиг она снова

исчезла, в этот раз уже навеки...

Тимофей Семеныч (вздрогнув всем телом). Страсти какие вы мне тут

рассказываете.

Семен Семеныч. Вы можете себе представить, Тимофей Семеныч, что это

появление и исчезновение еще живой головы, человеческой головы, было так

ужасно, но вместе с тем - от быстроты ли и неожиданности действия или

вследствие падения с носу очков - заключало в себе что-то до того смешное, что я вдруг и совсем неожиданно фыркнул. Да, да! Фыркнул! Но, спохватившись, что смеяться сию минуту мне в качестве домашнего друга неприлично, обратился

тотчас же к онемевшей от ужаса Елена Ивановне и с симпатическим видом сказал

ей: - Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!