Вот что означало изобилие воды в теплом климате – изобилие растительности.

Все это выглядело очень трогательно, но возник вопрос: «А где же теперь местной пацанве играть в футбол?».

Глава 2. Мои дедушки и бабушки, простые труженики, на которых вся страна и держится

Мое время было временем анкет. Кроме обычных «родился, учился, женился, работал…», в анкетных сведениях требовалось перечислить всех близких родственников и указать, был ли кто из них в оккупации, был ли кто осужден, проживание за границей, их партийная принадлежность, участие в выборных органах и т.п. Были анкеты и попроще, но в любой была графа о социальном происхождении. Для меня всегда был проблемой заполнить эту графу. Мне было неясно, кто я. Рабочий? – Нет. Крестьянин? – Тоже нет. Приходилось писать неопределенно: «Из семьи служащего».

К моему стыду, я плохо знаю историю своих дедушек – бабушек.

Дед по материнской линии Николай Иванович Крулик жил в Жмеринке, в Винницкой области, что на Украине. Родом он был откуда-то из польских земель: только там и можно встретить панов Краликов, Круликовских и с созвучными фамилиями, а запрос о Круликах в интернете результатов мне никаких не дал.

Работал дед сцепщиком на железной дороге, получил небольшое увечье, после чего стал работать истопником у местного православного священника. Там он познакомился с молодой кухаркой Пелагеей Ивановной, женился на ней и вскоре у них родились дети: Николай, Таисия, Ирина (моя мама) и Оксана.

Жизнь и работу у священника бабушка всегда вспоминала с благоговением: она была очень набожной, и потребность в ежечасном соблюдении всех религиозных обрядов и обычаев сохранилась в ней до конца жизни. Особенно тепло она вспоминала о званых обедах в хозяйском доме. Приходил весь жмеринский "бомонд": городской голова, судья, кто-то из жандармов, банкиров и т.д., с женами, с детьми. Накормить по первому классу всю эту ораву было, конечно, непросто, но бабушка была настоящей кухонной мастерицей и с задачей, по ее рассказам, успешно справлялась.

Она могла высококлассно готовить все, что угодно: поросят и гусей, баклажаны и перцы, торты и печенье - все тайны украинской кухни, где поварское мастерство можно считать национальной чертой, были известны моей бабушке. Позднее, когда они с дедом стали жить с нами в Георгиевске, она еще долго, почти 7 лет, до весны 1955 года, удивляла нас разными вкусностями, сожалея только, что у нас нет русской печи, а в духовке, как она повторяла, готовить – только продукты переводить.

Бабушка мне запомнилась в непрерывных трудах: у плиты, в огороде, за штопаньем, за переборкой, или «перещипкой», птичьих перьев, и так весь день. Расслабиться бабушка себе позволяла только по православным праздникам: тогда из ее сокровенного сундука извлекалась праздничная одежда, и после переоблачения она торжественно отправлялась в церковь.

Единственным, что было трудно увязать с ее обликом доброго и ласкового человека, было ее крайне брезгливое отвращение к кошкам.

Чувство это, по рассказам деда, возникло у нее после трагедии, случившейся в пору ее молодости с их соседом: у того жил необычно большой кот, которого хозяин крепко любил и часто во время обеда усаживал рядом с собой за стол. Как-то к ним пришли гости, и кот был удален с привычного ему места, а за попытку нахально влезть за общий стол даже получил небольшую трепку. В эту же ночь разгневанный кот проник к спящему хозяину, вцепился ему в горло и перекусил сонную артерию. Соседа похоронили, а бабушка навек стала «кошконенавистницей».

Родители мои не были верующими, и к религиозным привязанностям своих знакомых и близких относились снисходительно. Впрочем, когда Федоровна, наша соседка и бабушкина подружка, тайком повела крестить мою старшую дочь, мама, узнав случайно об этом, бежала за ними через весь город, догнала и не позволила совершиться таинству.

В те времена (шел 1969 год) церковная администрация обязана была подавать «куда следует» поименные сведения обо всех участниках проводимых венчаний, крещений, причащений, отпеваний и других обрядов. Мама посчитала, что крестины внучки неблагоприятно повлияют на репутацию семьи.

Бабушка пыталась воспитывать и меня в духе «благородных людей», но разве могла она что-либо сделать с юным комсомольцем-атеистом? Вскоре я уехал учиться в институт, а она, хлопоча по дому, споткнулась, упала, ударилась головой и, не приходя в сознание, ушла из жизни.

После нее остались старинные иконы и священные книги, действительной ценности которых в то время никто себе не представлял, и мама подарила их Федоровне в память о подруге. Спустя примерно 10 лет умерла и Федоровна, антиквариат резко поднялся в цене, и ее сын, продав одну из икон, купил себе старый «Москвич». (Оказывается, икона была написана в позапрошлом веке, на нее долго молились жмеринские прихожане, а к бабушке икона попала в качестве подарка приходского священника – ее «начальника» - за отличную службу).

Дед Николай после переезда в Георгиевск прожил с нами всего несколько месяцев и умер от тяжелой болезни.

Сведения о предках по отцовской линии еще более скудны. Мой дед, Антон Никитович Ломтев, родом был из крестьян Калужской губернии. Ближайшие предки его обосновались среди казаков на хуторе Гудко-Лимановском Кущевского района Краснодарского края (ранее – Донская область) на правах "пришлых", то есть без права на владение землей. Дед работал столяром, считался краснодеревщиком высокого класса, и я на своем примере могу с уверенностью сказать, что теория о наследственности - не выдумка каких-то шарлатанов. Почему, расскажу позднее.