– Ёмаё! Так после! Сядем часов в половину девятого!

– Ну, давайте! А без меня?

– Да ладно! Женька не играет, Игорь тоже. А так на троих распишем. Давай!

– Ладно. Договорились.

После обеда мы зашли в штаб. Там, среди бегающих по коридорам штабных офицеров, мы выловили Атрепова. Он нес кипу фотографий объективного контроля проверяющим, так и не установившим причину ЧП.

– Алексей, так полеты на следующей неделе будут? – спросил его наш старший группы.

– Навряд ли! Комиссия не уезжает, а при ней командир не решится назначить полеты…

– А что нам делать тогда?

– Готовьте штурманские книжки. Укажите все свои допуски с инструкторами и без. Сделайте более-менее реальное количество наведений на всех высотах, кроме, пожалуй, предельно малых. И мне на подпись. Ясно чем заниматься?

– Ясно… А что, Берестов нас отпускает раньше?

– Да. Поедите во вторник. Можете брать билеты. Характеристики я уже приготовил.

– Понятно!

– А сейчас идите в общагу и сидите там тихо! Не до вас сейчас!

Мы растворились, словно нас и не было в штабе. Узнав всю необходимую информацию, мы поймали Чемоданова, который тоже возвращался из штаба домой, и попросили у него штурманскую книжку, чтоб использовать ее, как образец. Получив таковую, мы вернулись в общагу и занялись составлением отчетной документации о нашей стажировке. Василий сразу же после обеда ушел на аэродром, поэтому в комнате мы расположились, никого не стесняясь, и не стесняя. Самая скучная и нелюбимая работа, это работа с бумажками. Тупое переписывание в толстенную штурманскую книжку допусков и упражнений по наведению истребителей, быстро опостылело, и я был рад, когда закончил с этим делом первый. Оставив своих друзей за этим «веселым» занятием, я, переодевшись в «гражданку», отправился домой к Наташе. Через час она должна была уехать в Калинин.

– Здравствуй, дорогой, - поздоровалась со мной Елена Кузьминична, - да, дома! Собираемся!

– Не помешаю? – засомневался я в правильности своего поступка.

– Нет, что ты! Проходи!

– Кто там, мам?

– Володя пришел! Проходи, она в комнате… - подтолкнула меня женщина, а сама пошла на кухню.

– Привет, собираешься? – приветствовал я любимую девушку и хотел ее обнять, но она отстранилась.

– Привет, садись, я тут суечусь…

– Так мне уйти?

– Нет. Оставайся, только я пока не буду заниматься тобой, не обижайся, - предупредила меня девушка и продолжила складывать вещи в большую сумку.

Я сидел на диванчике, который был на этот раз собран, на нем уже не лежало постельное белье. Ведь он опять надолго оставался один, также, как и я. Мы были сродни с ним, как товарищи по несчастью. Девушка нас не замечала и мне представилось, что мои чувства она также, как и постельное белье убрала в тумбочку до следующего подходящего случая. Отчего-то во мне зарождалась тоска и печаль. Ревности еще не было, но она уже предвиделась.

– Ты банки с соленьями берешь? – услышали мы вопрос из кухни.

– Нет! Мам, ну, как я все это потащу?!

– Ладно! Тогда ребята тебе их завезут!

Конечно, завезем, - подумал я, - ведь очень удобно получается. Мы буквально следом едем в Калинин и вчетвером можем завести сколько угодно вещей и банок. Наташа уложила последние шмотки в сумку и закрыла ее. Попробовав ее на вес, девушка немного поморщилась. Видимо сумка оказалась тяжелой.

– Сможешь дотащить? Тебе далеко от автовокзала? – спросил я.

– Смогу. От автовокзала можно на автобусе или трамвае до общаги, можно такси поймать. Доберусь!

– Если хочешь, то можешь что-нибудь оставить, мы послезавтра привезем.

– Да, нет, все дотащу…

– Идите покушайте! – кричит из кухни заботливая мать. – Я тебе в дорогу все собрала!

– Мам, ну, зачем! Я вед ночью еду! Сяду в автобус и буду спать! Какая еда?!

– Ничего! Зато утром поешь в своей общаге, да девочек угостишь!

– Ладно! – соглашается Наташа и обращается ко мне. – Пойдем поедим!

Через час мы стоим на автостанции. С нами родители Наташи. Они стоят рядом и мне затруднительно ласкать девушку. Издалека я вижу, как к станции идут Ольга и толстая Маринка. Значит проводы многолюдные. Я жалею, что пришел. С таким же успехом я мог бы попрощаться и дома у нее, раз мне приходится стоять и сдерживать свои чувства и желания, а они у меня сильны. Мне очень хочется обнять свою девушку, прижимая ее к себе так же сильно, как я ее люблю, стоять так с ней до начала посадки в автобус. Целовать ее в ушко так, как она меня научила и чувствовать, как трепещет ее тело. Но вместо всего этого мне приходится стоять спокойно и разговаривать с ее мамой, перебрасываться словечками с папой, а теперь и с ее подружками. Если б только была одна Оля, то я бы все, о чем мечтаю делал бы без зазрения совести, но она не одна, и я держу себя в руках.

Наконец, отрывается дверь, и водитель садится на свое рабочее место, посадка объявлена. Старенький «Экарус» открывает свои бока, и дядя Семен ставит в правое отделение Наташины две сумки. Девушка прощается с родителями, целует отца, целует мать и пальчиками машет мне, потом она поднимается внутрь и садится у окна. Я еще сильнее жалею, что пришел на автостанцию. До отправления автобуса остается десять минут, и я мучаюсь вопросом уходить мне сейчас или еще и помахать вслед удаляющемуся транспорту. В конце концов я нахожу в себе силы попрощаться с тётей Леной и дядей Семеном до убытия автобуса и, сославшись на необходимость быть через пятнадцать минут в гарнизоне, ухожу, послав воздушный поцелуй Оле, которая, поймав мой, отправляет мне свой.

В нашей ставшей совсем недавно комнате только один Василий. Мои товарищи куда-то подевались. На мой вопрос он качает головой и продолжает свое занятие. Лейтенант сидит на кровати с гитарой и мурлычит под аккорды, выбиваемые из инструмента. Я ложусь на свою кровать и закрываю глаза. Музыка меня совсем не раздражает, она даже навевает на меня какое-то спокойствие, граничащее с безразличием. Я ругаю себя за то, что пошел провожать Наташу на автостанцию. Перематываю все свои слова и поступки, ее поведение и начинаю пилить себя за неправильное поведение.