Впрочем, Ян был еще так слаб, что его утомляли даже разговоры с общительным, добродушно-грубова-

тым американцем. Хотя в этих беседах стал проступать новый для Яна смысл. Джо откровенно говорил о

вещах, о которых другие предпочитали помалкивать. Ян спросил американца, что тот думает о положении на

африканском фронте.

— Положение аховое, — без малейшего сомнения объявил Макдональд. — Я тебе скажу, приятель:

английские генералы… по-моему, их производят в генеральское звание только при наличии справки о том, что

предъявитель — полный идиот. Эта немецкая лисица пустыни, этот Роммель, передавит их, — и нас с ними

заодно! — как жалких мышей… Ведь воевать надо уметь. Иначе приходится лишь зарывать убитых.

Представляешь: дело дошло до того, что воюем против Роммеля, а наши парни так им восхищаются, что

таскают в ранцах его фотографии. Нет, Ян, если Роммель ворвется в Египет и возьмет Каир, сразу начнутся

восстания против англичан в соседних странах.

— Ты полагаешь, что нет выхода? — спросил Ян.

— Выход один: мистер Черчилль каждый день должен молиться на неверующих русских! — захохотал

Джо.

Он приложился к фляге, завинтил колпачок, сунул сосуд под подушку.

— Вот что еще я тебе скажу, приятель. Если политики предают целые страны, что им стоит предать нас?

Вот тебя и меня, скажем. Не думал? А ты пораскинь мозгами. Пока их не вышибли…

Такие разговоры с Джо будоражили, щекотали нервы. Ян стал все чаще возвращаться мыслями к истории

с Ковентри. Тысячи погибших под фашистскими бомбами в Ночь варварского налета — разве они не были

фактически преданы? Конечно, можно найти много высоких слов. Во имя сохранения военной тайны. Во имя

победы. Во имя нации. Однако суть остается страшной: население целого города отдали на откуп врагу. Там

погиб человек, которым в прошлом спас жизнь другому человеку. Тому, кто распорядился принести Ковентри в

жертву дьяволу войны. А завтра ради так называемых высших интересов кто-то решит растопить льды

Северного полюса или Антарктиды. И на земле начнется всемирный потоп…

Постепенно душа Яна начинала восставать против хитросплетений политики, которые причиняли зло

людям, несли им горе и несчастья. Здесь, в госпитале, устроенном англичанами на лазурном

средиземноморском побережье, у Яна было время для основательных, неспешных раздумий.

Ян потерял много крови. Пуля задела легкое. Выздоровление шло медленно. Джо Макдональд уже

ковылял с костылем по палате, а Ян поднимался с трудом. Надо отдать должное: врачи тут были

профессиональные, сестры — внимательны, в лекарствах недостаток не ощущался. Но вместе с возвратом

физических сил возникали новые тревоги. И таблеток против лих не было.

От Фреда Саммербэга пришло письмо. Он, естественно, был в курсе дела, выражал всяческое

сочувствие, желал скорейшего выздоровления. Яна порадовала весть от Фреда. Но по содержанию письма

понял, что его не собираются возвращать в Англию. Во всяком случае, в ближайшее время. В принципе, в этом

была своя логика: Ян пока что И выполнил порученной миссии. Но он теперь не мог освободиться от

ощущения, что его решили подержать на длинном поводке.

Все последние события, все мысли и сомнения рождал в Яне другого, нового Яна — более зрелого и,

значит, менее веселого, более жесткого.

В начале четвертой недели пребывания Яна в царств эскулапов появился Фарук. Он был в сером

элегантном костюме и в неизменной феске.

Фарук привез пакет со свежими фруктами и букет орхидей от Альвии.

Американец прихватил свой костыль, которым практически уже не пользовался, сказал, что ему

осточертело сидеть в палате, как в танке, и он отправляется дышать морским воздухом. Когда Джо вышел,

египтянин всмотрелся в Яна своими длинными глазами, извлек из пиджака большую плоскую бутылку темного

стекла с яркой красной этикеткой.

— Наш местный бальзам, — объяснил. — Очищает кровь, придает силы.

“Если бы эта штука очищала и мозги!” — подумал Ян, а вслух сказал:

— Ну, вот, Фарук, вы решили меня забальзамировать. А ведь я еще не построил себе пирамиду…

Яну показалось, что Фарук вздрогнул, едва заметно оглянулся, словно испугался незримого присутствия