Шрифт:
— Я вас откуда-то знаю.
— Естественно, — усмехнулся Ян. — Я принимал участие в поминках по Ковентри я в спасении вашей
жизни в Лиссабоне.
— А-а… — сказал Черчилль. — Теперь вспомнил. Тихо, Руфус! — крикнул пуделю.
Повернулся к Яну спиной, пошел к столику, на котором стояла бутылка коньяка, фрукты, бокалы. Налит
себе.
— Вам? — повернулся.
— Спасибо, сэр
Уинстон сам принес Яну бокал. Тот принял. Оба стояли
— Что же вас привело? — насмешливо спросил Черчилль
В Яне бесшумно полыхнул гнев. Трудно сказать, почему именно в тот миг он не выхватил пистолет Он
мог разрядить всю обойму до конца. И все же что-то Яна остановило
Перед ним стоял человек, сломленный тяжестью лет или тяжестью грехов и ошибок
— Скажите, сэр: вы удовлетворены тем, что вы предлагаете человечеству?
Уинстон с некоторым изумлением поглядел на Яна.
— Что вы имеете в виду?
— Фултон, Цюрих и другие речи.
Уинстон погрел в ладонях бокал, отпил глоток.
— У вас имеется альтернатива?
— Конечно! Иначе я бы не пришел
И тут Уинстон взорвался. Его понесло:
— Вы… вы щенок! Вас еще кормили из блюдечка молоком, когда я уже ворочал мировой политикой! Что
вы в ней понимаете?! И вы пришли поучать меня… Ни один человек до вас… просто не позволял себе такого!
Руфус высунул мохнатую морду из-под кровати и недовольно заворчал.
— Вот! — торжествующе воскликнул Уинстон. — Даже собака понимает…
“Что же это? — пытался уяснить Ян. — Снова театр? Или он действительно не в состоянии реально
понять, куда толкает человечество?”
— Я не знаю, что понимает ваш пудель, сэр, — с какой-то холодной, убийственной насмешливостью
сказал Ян. — Я даже не знаю, что понимают наши министры… Но я хотел спросить вас, человека, которому
многое богом дано. Почему вы всю жизнь стараетесь играть в войну? И ни разу не постарались поиграть в мир?
Вы — человек удивительной энергии, большого ума и огромных возможностей. Зачем вы меня приглашаете в
ад?!
Уинстона буквально затрясло.
— Вы… вы… вы — сумасшедший! Вы ничего не соображаете… Мир не готов к этому вашему… миру.
Не готов, понимаете?!
— Что вы кричите, сэр! — вдруг улыбнулся Ян. — А вы — пробовали?. Для того чтобы продлить жизнь,
ее надо хотя бы не укорачивать…
Черчилль внезапно обмяк. Его поразила какая-то мысль. Из разгневанного льва он вдруг превратился в
старого, больного, уставшего человека.
Пудель Руфус уже не ворчал. Он с испугом смотрел из-под кровати на повелителя.
“Какой я идиот, — подумал Ян. — Ну, вот я сейчас его застрелю. Что изменится? Разве
правительственный кабинет Англии начнет от этого проводить иную политику? Нет, менять что-то нужно не
здесь. Не таким способом. Если я выстрелю — это от бессилия… Не желаю унижаться до уровня
беспомощных”.
— Спасибо за коньяк, сэр, — сказал Ян. — Я просто хотел сказать, что презираю вас. Прощайте.
Он круто повернулся и вышел из спальни. Сержант Томпсон проводил его неодобрительным взглядом…
Через несколько дней Ян покинул Англию и вернулся в Варшаву. Нашел знакомых. Сказал, что хочет
9 участвовать в возрождении Польши. Руины больше не угнетали его, а вызывали желание бороться с ними.
Город шаг за шагом, здание за зданием поднимался из праха. И вместе с городом возрождалось что-то в
разрушенной душе Яна.
Он стал известным журналистом. Личная
жизнь не складывалась. Женился, но жена вскоре
бросила его и уехала с преуспевающим
инженером металлургического комбината в
Зелену Гуру…
В семидесятых годах Яну Крункелю предо-
ставилась возможность еще раз посетить Англию.
Фреда Саммербэга он не застал — Фред с Джейн
отдыхали где-то на юге. Ян ходил по Лондону —
такому знакомому, такому близкому — и такому
чужому. Зашел и на окраинное кладбище. Увы! —
ему не суждено уже было найти могилу Кристины
Шармах. Кладбище пришло в запустение, порядок
не поддерживался, многие могилы были