Грязный ручонки потянулись было к начавшему всхлипывать лицу, что бы добавить правдоподобности, и остановились. Через несколько минут перед старшиной вытянулся уже кое-как причесанный, застегнутый на все оставшиеся пуговицы, с подтянутыми до больше некуда штанами, солдатик.

– Товарищ старшина, докладывает боец партизанского отряда «Смерть фашистским оккупантам» Пашка Вихров, - четко выговаривая слова начал мальчишка.
– Сегодня с самого утра со стороны села … жуткая пальба слышалась. Давеча вы нас с Машкой поставили наблюдать... А мы у речки стояли, да не видно там ничего! Мы ближе подошли, - на секунду он запнулся, увидев, как побледнел командир.
– Да, мы вот на столечко ближе подошли! Только Машка запужалась и назад побегла, а я нисколько... А тут немчины наехали. Четыре, нет, пять больших машин, как у нас в крепости были. Потом слышу собаки забрехали, ну, думаю, постреляли наверное их... Я бежать назад!

– Так, за донесение, выражаю благодарность боец Павел Вихров!
– проговорил командир, внимательно смотря на пацана.
– А за нарушение приказа два наряда тебе! Поступишь в распоряжение Клавдии Степановны! Ясно! Выполнять!

Разом огорчившийся Пашка, пробормотал «есть» и умчался в сторону костра.

– Чего же там такое происходит?
– задумался Голованко, почесывая забывший бритву подбородок.
– Почитай третье село... Налетят, как коршуны, да всю живность постреляют. А зачем, да почему, непонятно! Ладно бы собак стреляли, так ведь все губят!

На протяжении последних нескольких дней в округе вообще творились странные вещи, о которых ему совершенно не хотелось не то что говорить, а даже вспоминать. «Черт знает что твориться, - мысленно продолжил он мусолить новость.
– Сначала с Петькой непонятно что случилось! Ведь почти дотащили его живого из крепости, так нет помер. Да паскудина какой-то в ране его покопался! Что же за ирод какой-то?! И ведь не подходил никто! Все же на виду были... Потом этот бисов Андрюха откликаться перестал! То же мне помощник, леший его забери! Все он может! Все сделает! А как помощь нужна — черт, жрать скоро нечего будет — так нет его! Теперь вон немчура еще с ума сходит! Надо присмотреть за всем этим, а то как бы худо не было».

Мешковина, закрывавшая вход в шалаш вдруг отошла, явив довольную рожу Сергея. Однако, это нисколько не обрадовало старшину, так как такая широченная улыбка в конце концов всегда предвещала какие-то неприятности.

– Чего там такое опять стряслось?
– поморщившийся, словно от зубной боли, спросил старшина.
– Неужто харч какой раздобыли?

Лицо солдата в мгновение ока опечалилось.

– Это что же за хрен уже успел все разболтать?
– раздосадованно пробормотал он.
– Пашка! Кто же еще! Эх сорванец, и здесь успел свой нос сунуть!

– Хватит!
– наконец, прервал его угрозы Голованко.
– Никто мне ничего не рассказывал. С самого утра здесь сижу и ни хрена! Чего там случилось?

– О! Это другое дело!
– вновь широченная улыбка вылезла на его лице.
– Мясо лопать будем! Фрицы сегодня скотины жуть постреляли, ну а мы, не будь дураки, у них чуток слямзили. Две тушки поросей притащили с ребятами... Теперь живем!

Туши валялись у костра, где их уже начали разделывать.

– Командир, во, мясца добыли!
– обрадованно засмеялся один из солдат, завидев хмурого старшину.
– Эх, Клавдия Степановна гуляшу теперь наварит! Вкуснотища!

– Гуляш?!
– от души хлопнул его по плечу второй солдат, державший мощную свиную ляжку.
– Котлет бы заделать! Вот я понимаю дело будет... помню в столовой в гарнизоне такие котлеты бывало давали, объедение...

– Хватит лясы точить!
– вдруг в разговор ворвалась новая фигура — Клавдия Степановна.
– Вроде мужики на вид, а базар развели, как бабы прямо! Вона лучше ножи поточите, а то ни лешего не режут! Толи мясо жесткое такое что-ли...

Галдящие бойцы мигом примолкли и, похватав ножи, пошли искать точило.

– А что такое с мясом то?
– задержался рядом с поварихой старшина.
– Хряк староват что ли оказался?

Клавдия Степановна степенно, словно «птица высокого полета», повернулась и, посмотрев прямо в глаза командира, буркнула:

– Вон старшина полюбуйся, что твои солдатики принесли! Вон на столе лежит... И не поймешь, чи мясо, чи нет?!

Столешнице, сбитой из небольших березок, лежал разрубленная грудина.

– Да все вроде нормально, - бормотал старшина, деревенский житель, не раз свежевавший матерого хряка.
– Годовалый, кажется... Хотя... Что это еще такое?

Изнутри у ребер, откуда он слегка оттянул кишки, тянулись какие-то тоненькие веревочки.

– Проглотил что-ли чего?
– прошептал Голованко, осторожно наматывая на палец такую нитку.
– Вона как... рвется и не поймешь ни черта.

Вытащив палец, он и так его и эдак повертел, да, ничего не поняв, в сердцах сплюнул.