– Быстрее, быстрее!

Еще один взрыв, потом опять взрыв. Рядом кто-то упал, громко застонав при этом.

«Ремень, где мой ремень?
– фрагменты страшной картины сменялись один за другим.
– Куда же я его положил? Спинка кровати! Где?». Кто-то начал стрелять через бойницу!

– В атаку! Бойцы за мной!
– голос, словно горн затопил все вокруг...

Потом снова пришла боль! «Война! Немцы!
– вворачивало Андрея от вновь переживаемых минут катастрофы.
– Вон они... Это плац!». Спотыкаясь на вывороченных кусках земли, он пытался успеть вслед за всеми. Винтовка вырывалась из его рук, норовя лягнуть по животу. Взрыв! Свет и все!

Видения лились непрерывно, становясь все более эмоциональными и контрастными. Все, что Андрей когда-то воспринял очень близко к сердцу, рвалось мощными толчками наружу... В нем все болело, горело, взрывалось!

22

Село Малые Хлебцы, бывшее Царство Польское. Мимо немецкой комендатуры быстро проковыляла сгорбленная фигурка.

– Слышь, Михеич, глянь-ка в окно!
– оживился Митрофан, грузный детина с похожим на картошку носом.
– Кто это там такой шкандыбает?

За его спиной раздался скрип половиц и к окну прилипла морда по-меньше. Вихрастая голова с кое-как державшейся на ней фуражкой прижалась к самому стеклу, словно пыталась его выдавить.

– Ба, это же ведьма!
– удивленно протянул он, осторожно протирая рукой потеющее стекло.
– Ты же под и не знаешь ее... Живет у нас тут старая карга одна уж черт знает сколько. Думал, что окочурилась уже давно. А смотри-ка, живет себе и горя не знает.

– Что правда ведьма?
– лицо у Митрофана имело настолько детские черты, что практически у любого вызывало смех.
– Как же так?

Это собственно случилось и в этот раз. Увидев, как он разинул рот, напарник схватился за живот.

– Ты, Гнат, снова за старое?!
– зло заговорил, не любивший такого Митрофан.
– Снова? Что у тебя не спрошу, ты ржешь, как лошадь... Сейчас как дам в зубы!

Смех прекратился в мгновение ока. Кулаки у того, несмотря на детское выражение лица, были дай бог каждому. Кроме того, помахать он ими тоже был не прочь.

– Понял, понял, Митька!
– пробормотал Гнат, на всякий случай отодвигаясь по дальше.
– Говорят люди, что ведьма она... Зубы там заговаривает, рожениц охаживает, приворот какой там нашептать может. Ходил я как-то к ней... Любку чай знать должен? Митронину?

Митрофан наморщил лоб. Всплыли крупные морщины, как борозды на вспаханном поле.

– Ну, учитилишкина дочка, - продолжал тот, ерзая на месте.
– Ну? Ладная такая деваха... Во! Приворот хотел сделать ей... Так, эта старая карга меня с порога спустила! Барбоса, вот такенного, натравила! Вот тварь! Ничего она у меня еще попляшет! Знаешь, что мы сделаем?

У Митрофана было детским не только лицо, но и умишко тоже не особо отличалось. Поэтому он всегда старался держаться с теми, кто соображал быстро.

– А?
– акнул он, заинтересованно смотря на своего напарника.
– Что?

– Смотри, мы с тобой кто?
– Гнат выразительно постучал по нарукавной повязке, где чернела немецкая надпись.
– Правильно, полицаи!
– его палец рванул вверх.
– Законная власть! Мы должны поддерживать настоящий порядок! Понял! Немецкий порядок! Во! А тут у нас не порядок! Давай собирайся! Пойдем к этой старухе.

После этих слов Митрофан заметался по комнате, ища свое оружие.

Бабка Милениха, тем временем, уже почти подошла до заветного дома. Толкнула калитку, прошла мимо пустой собачий будки и торкнулась в дверь.

– Кто там!
– раздался тонкий голосок после некоторого времени.
– А?

– Леська это ты?
– тихонько спросила бабка, наклоняясь к тонкой щелке.
– Открывая, бабка Милениха это! Давай быстрей!

– Дочь, открой, - из глубины дома донесся чей-то голос; на пороге стояла невысокая девчушка с длинной косой и испуганно смотрела на старуху.

– Что так смотришь, коза?
– буркнула ей бабка, проходя в горницу.
– Не укушу. Где мамка то? Фекла? Ты где там? Пошли. Поговорить надо!

Из-за перегороженной холстинной половины комнаты вышла встревоженная женщина. Тоже невысокая, можно сказать миниатюрная, с блестящими черными волосами.

– Садишь, матушка, садись за стол, - быстро забормотала она, вытаскивая что-то из печки.
– Давно ты к нам не захаживала. Только вот и угостить-то тебя нечем. Вон картоха осталась, да хлебушка пол краюшки с обеда...