– Танк, командир, - глухим, словно из бочки, голосом напомнил тот.

– Вот..., - протяжно пробормотал капитан.
– Абай говорит, что по пути сюда мы танк один встретили. Кв-2. В глухом лесу. Кругом ни дорог, ни просеки, словом ничего! Не встречали твои?

– Какой к лешему танк?
– искренне удивился старшина, махая рукой.
– У нас патронов то не всегда хватало... А ты танк, танк! Стрелять нечем было...

39

Отряд ждал командира. В небольшой впадине задымился костер, куда поставили готовиться немудреное варево.

Она встала на колени именно там, где и остановилась. Возле разросшегося орешника на вытоптанной людьми траве, она начала молиться.

– Вспомни, о всемилостивая Дева Мария,

что испокон века никто не слыхал о том,

чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе,

просящих о Твоей помощи,

ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен.

Исполненный такого упования,

прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего,

со смирением и сокрушением о своих грехах.

Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова,

и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.

После каждого поклона она на долю секунды оборачивалась в сторону леса и со страхом всматривалась в неподвижно стоявшие деревья. Ей все время казалось, что вот-вот все начнется снова...

– Андрюшечка, - вновь кланяясь, заплакала она.
– Что же ты меня не слышишь? Маму свою родимую не привечаешь?

– Тетя не плачьте, - вдруг вздрогнула она от тонюсенького голоска, раздавшегося из-за спины.
– Не надо плакать! Плакать грустно... Я вот никогда не плачу... Ну, почти никогда! Один раз только заплакала, когда папа мой уехал...

На нее из под криво подрезанной челки смотрели большие детские глаза. Невысокая девчушка в еще угадывавшейся сиреневом платье выжидательно теребила ее за руку.

– А у вас, что тоже папа уехал? Вы поэтому плачете? Да?

Женщина никак не могла остановиться. Слезу сами текли из ее глаз.

– Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!

Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.

– Откройте, - настойчиво просил голосок.
– Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!

Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и … окрестности прорезал пронизывающий женский визг.

– А-а-а-а-а-а-а!
– верещала женщина, пытаясь отползти от девочки.
– А-а-а-а-а-а-а!

На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец... Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками... Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.

– Не кричи!
– совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка.
– Что кричишь, как дура! Он никого не укусит... Это просто птенец так болеет...

Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.

– Болеет маленький, - шептала девочка, оставаясь на корточках.
– Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть...

– Что ты орешь!
– наконец, до горки добежали люди.
– Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!

– Не кричите на нее!
– вклинился кто-то другой.
– У нее же горе. Дочка утонула...

– А у нас, что все живы и здоровы?!
– буркнул в ответ первый голос.
– У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили... Нам что легче что-ли? А?