Кэтрин видела: люди Мэлфорда во главе с полицией уже пустили слезоточивый газ, чтобы «подавить сопротивление», как потом напишут в газетах. Вот только Мэлфорд, если верить тем же газетам, не предусмотрел, что в составе газа, который использовать было противозаконно, содержались опасные реагенты, способные из-за малейшей неосторожности вызвать мощный взрыв.

И Кэтрин тоже этого не знала. Но за три секунды до взрыва, уничтожившего двенадцать человек, включая её родителей и Джека, она услышала чей-то крик, а спустя ещё секунду заметила, что к ней бежит Дэмиан, ненавистный однокурсник и сын английского магната Калеба Мэлфорда, славившегося своей жестокостью и беспринципностью. Бежит - и на его лице отражён такой ужас, что Кэтрин почувствовала: сейчас произойдёт что-то страшное… И когда Калеб, придя в ярость от того, что митингующие, даже несмотря на вызванный распылением газа кашель, отказались покинуть парк, скомандовал выпустить дополнительно дымовые шашки, действительно произошла настоящая трагедия. Кэтрин было всего девятнадцать, когда она осталась круглой сиротой. Всего девятнадцать, когда её жизнь и жизнь её лучших друзей изменилась навсегда.

— Самолет успешно приземлился. Добро пожаловать в «Прекрасную Магнолию»! — из мрачных мыслей Кэтрин вырвал голос из динамика, и только сейчас она поняла: все уже движутся к выходу.

В последний раз взглянув в иллюминатор и осознав, что по ту сторону стекла ждут раскалённый от солнца асфальт и вязкий, горячий воздух, она постаралась забыть и о тревожном сне, преследовавшем её каждую ночь, и о кошмаре, который оставался с ней каждый день.

20. 07. 2014

Я помню момент, когда в первый раз увидел её. Это было где-то в Италии, в одном из тех похожих друг на друга городов, которые отличаются только названием. К тому времени отец уже четыре года находился в тюрьме, а мать, впав в затяжную депрессию, частенько скрашивала одиночество алкоголем. Что касается меня, то я просто пытался убежать от своей поганой жизни, переезжая из города в город. За мной, как гончие псы, гнались письма от так называемых приятелей, родственников и тех, кому что-то было от меня нужно (как правило, это были ублюдки из полиции). Смысл всех писем был одинаковым, с разницей лишь в формулировке. В то время как Бен , единственный из всех однокурсников, кто ещё считал меня другом, советовал вернуться в родовое поместье и просил «перестать убегать от всего того дерьма, которое осталось после взрыва», отец, наоборот, утверждал, что я и есть «трусливое дерьмо, которое не достойно носить гордую фамилию Мэлфорд». Но мне было плевать. Меня даже не трогали пьяные письма матери, утверждавшие, что я неблагодарная скотина, а уж падение «великой империи Мэлфордов» и вовсе не вызывало и капли сожаления.

В общем, как занесло меня в Италию, я не помню, но помню , почему занесло. А ещё помню тот день , когда впервые встретил её.

Коротко стриженная, с тонкими чёрными волосами и длинной косой чёлкой, закрывавшей половину лица, она чем-то походила на мальчишку нездоровой худобой и мертвенно бледной кожей. Казалось, она была единственной девушкой в старой полуразвалившейся пивнушке, хотя, разумеется, это было не так. Просто все остальные меркли по сравнению с её необычным для Италии внешним видом. Она сидела за столом в обществе четверых подозрительного вида мужланов и громко говорила по-итальянски, активно жестикулируя. Я подошёл к стойке бара, гадая, местная она или нет, и заказал у старого бармена двойную порцию виски, продолжив наблюдать за ней. Изрядно поношенное платье, слишком бледная для итальянки кожа, которая словно светилась в полумраке заведения, дерзкая короткая стрижка, сильно подведённые чёрным большие глаза — во всём был некий вызов и ещё что-то...

От размышлений меня отвлёк грудной голос бармена, назвавший чьё-то имя , — Элиза Каррера. Оглянувшись, я увидел, что бармен смотрит на меня. Когда я поинтересовался, о чём он, старик устало объяснил, что девушку, которую я так разглядывал , зовут Элиза Каррера. Как оказалось, она приходила туда каждую пятницу вот уже год и всё время что-то с кем-то выясняла. Бармен также сказал, что характер у девчонки не сахар, так что лучше к ней даже не подходить, особенно когда она разговаривает «с этими». Я посмотрел на «этих» , увидел, что они недовольно кривили рты, слушая яростную тираду брюнетки, и решил, что бармен прав. Сухо поблагодарив старика за предоставленную информацию, я снова повернулся к ней. Элиза Каррера. Я произнёс это имя, словно пробуя его на вкус, и тут она умолкла и посмотрела на меня. Чуть прищурив глаза, она буравила меня взглядом, будто проверяла на прочность, на что я отвечал ей тем же. Эта немая игра закончилась тем, что через час мы уже сидели за одним столом , а через два – отдавались друг другу в номере дешёвого отеля. Тогда я ещё не осознавал, к чему всё это приведёт, но чувствовал, что с этого момента моя жизнь круто изменится. И был тогда прав.

P. S. Это чертовски странно, но , мне кажется, ты — единственный, кому я могу рассказать всю эту чушь о своей жизни. Пусть ты всего лишь дневник.

Д. М.

***

Кэтрин казалось, она попала в сказку. Хоть она и закончила пять лет назад колледж-пансион, располагавшийся в самом настоящем старинном замке, и училась бок о бок с представителями знаменитых династий и наследниками миллионных состояний, ей ещё никогда не приходилось близко сталкиваться с настоящей роскошью. Частный самолёт, на котором она летела ещё недавно, феррари, встретивший их возле аэропорта, игристое вино «Просекко» лимитированной серии, по вкусу напоминавшее сам рай, — и всё это в обществе лучших друзей! Боже, она и мечтать о таком не могла! Поэтому, когда Генри предложил ей отдохнуть вместе с Джил и Аароном в «Прекрасной Магнолии», она сначала подумала, он шутит. Кэтрин знала, что на этот курорт практически невозможно попасть. И дело даже не в цене отдыха, количество нулей в которой заставляло голову кружиться, а в том, что за лето курорт принимал всего три заезда по сто человек. Ни больше ни меньше. Люди годами ждали своей очереди, чтобы посетить это окружённое тысячами сплетен место, способное, по отзывам отдыхавших, изменить жизнь любого, кто окажется там. Вот только то, что происходило в «Магнолии» во время этих трёхнедельных заездов, хранилось в строжайшем секрете. И именно это разжигало у простых людей ещё большее любопытство.

А что касается Генри, жениха Джил и по совместительству хорошего друга Кэтрин, он был не настолько богат, чтобы позволить себе отдыхать на частных курортах такого уровня. Тем более звать с собой помимо Джил ещё двоих. Но случилось чудо: Генри чем-то очень помог одному влиятельному бизнесмену, и тот в знак благодарности преподнёс ему щедрый подарок — путёвки на курорт, о котором слагали легенды по всему миру и куда можно было попасть либо по личному приглашению, либо заплатив такие деньги, которые Кэтрин не мечтала заработать и за десятилетие.

Вообще, максимум, на что всегда могла рассчитывать Кэтрин, это маленький, тёплый дом, который уже давно требовал ремонта, не самое хорошее кафе для обеда и дешёвый пакет любимого яблочного сока из соседнего супермаркета экономкласса на вечер в компании с потрёпанной книгой из ближайшей библиотеки. Родители Кэтрин были из тех, кто работал «за идею» и всегда довольствовался малым, а она сама хоть и преуспела в карьере (её диплом открывал прекрасные для этого возможности), так и не научилась жить на широкую ногу. Иначе она не могла объяснить то, что ей было по-прежнему неуютно в дорогих бутиках, куда теперь с лёгкостью могла зайти та же Джил, даже несмотря на то, что провела детство в куда более стеснённых финансовых обстоятельствах. А в кожаном салоне автомобиля, таком белом, что слепило глаза, Кэтрин чувствовала, будто одним своим видом оскверняет его роскошь. Действительно, разве такие женщины, как она, ездят в феррари? Нет, у тех женщин, которые по-настоящему этого достойны, всегда аккуратно уложены волосы (не то что её непослушные вьющиеся пряди, которые с трудом поддавались расчёске). У тех женщин кричащие бирки на одеждах, которую любому мужчине захочется сорвать (не то что её нагонявшие тоску юбки и скучные рубашки). У тех женщин длинные ноги, высокие каблуки, идеальная внешность… А Кэтрин никогда не была идеальной.