"Эллины жгли Камир. Что и следовало ожидать. Валят вину на Филоту".

– Твои товарищи много горели и тонули, – продолжал египтянин, – но мы обрезали сражение.

"Решили обрезать? Прекратить? Что, устал, пёсий сын? Не хочешь продолжения?"

– Мы нужно много говорить. Но я плохо говорю уметь на вашем язык. Ранефер хорошо.

"Здесь Ранефер? Тот самый соправитель фараона, который принимал посольство Птолемея? Ничего себе..."

– Вижу, вы взяли пленных. Освободите их, тогда будем говорить.

Египтянин поморщился, помотал головой.

– Нет. Ранефер будет решать наказание виновных пиратов. Он будет считать это так, а не объявление войны.

– Я не поверю в виновность моих товарищей, пока не увижу доказательств, – отрезал Неарх.

– Значит, опять бой ... – египтянин на секунду устало прикрыл глаза, но сразу же вскинулся, – нет! Ты все видеть мог! Мы не хотели иметь желания биться, мы не понимаем! Переговоры быть должны немедленно! Птолемей рассказывал – Священный Мир, когда праздник Амен-Ра на Алаши! Это ложь? Мы не можем понять!

Этот порыв, похожий на отчаяние немого, изо всех сил пытающегося сказать что-то важное, заставил критянина пустить в душу сомнение. Неужели действительно Филота напал на них, и они теряются в догадках, каковы причины его поведения? Недоумевают, почему не просто нарушен договор, но случилось это, когда до Игр остаётся всего несколько дней. И где вообще сам архинаварх? Убит? Если бы был в числе пленных, могли бы спросить. Но они явно в недоумении о причинах происходящего.

Или все это уловка? Усыпят бдительность и ударят исподтишка. Все может быть.

Неарх взглянул в сторону высокобортных египетских ладей. Атаковать их одними триерами? Если они сожгли отряд Филоты, то Неарха и вовсе прихлопнут, как клопа. Но, может быть, архинаварху удалось хорошенько потрепать их, дорого продав свою жизнь? И варвары обессилены?

Все возможно. Критянин, в отличие от своего начальника, не имел склонности к авантюрам, потому раздумывал не слишком долго.

– Хорошо. Будем говорить на берегу. Пусть Ранефер прибудет туда. Прямо на этот мысок, – Неарх указал рукой в сторону ближайшего берегового выступа, – я буду ждать его там.

Нахтра покачал головой.

– Нет, достойнейший сказал призвать тебя на ладью. Нимаатра хуже умеет говорить с македоняне. Ранефер умеет хорошо, но он плох. Силы покидают. Следует поспешить или потом долго ждать.

– Он ранен?

– Очень устал, не спал много дней, долгий путь из Та-Нетер. И очень переживает утомился Знаменосец Ранеб. Тяжело переживает.

Ранеб? Это имя было знакомо Неарху. Именно этот наварх сражался против македонян в Тире. Умело сражался. Утомился? Так они говорят о покойниках. Стало быть, он мёртв.

– Наварх, – обратился к критянину кормчий эпактиды, – не езди к ним, это западня...

– Нетеру свидетели! – возмутился Нахтра, – я могу оставлять себя на твоей ладье, как доказывать... как заложник!

Неарх некоторое время пристально смотрел ему прямо в глаза, потом сказал:

– В этом нет необходимости. Я поеду с тобой.

Посыльное судно привезло его к огромному кораблю, самому большому из тех, что виднелись вокруг. Неарх поднялся на борт. Воины в бронзовой чешуе приветствовали его на своём языке. Их речь отличалась многословностью, но критянин не мог оценить её торжественности. Его провели надстройку, где располагались каюты высокородных.

В небольшом помещении на постели лежал египтянин с необычно синими глазами. Увидев Неарха, он поднялся. Покачнулся, но устоял на ногах.

Нахтра сказал, что Ранефер не спал несколько ночей, перенёс долгое путешествие из какой-то неведомой страны Та-Нетер. Верховный Хранитель совершенно загнал себя, сначала торопясь на битву, а потом выпуская стрелу с нечеловеческой быстротой, словно сама Нейти-мстительница вселилась в него. Впрочем, об этом критянин не знал.

Верховному Хранителю уже сообщили не только о смерти Ранеба, старого флотоводца, любимого всеми моряками Страны Реки, но и о гибели Хнумхотпа, что не только не принесло Ранеферу радости, но и добавило головной боли.

Ничего этого не знал Неарх, но увидел перед собой вовсе не торжествующего победителя. Цветом лица Ранефер напоминал покойника или человека, несколько лет просидевшего в темнице. Да, глупцы говорят, что вино победы – сладкое.

– Живи вечно и радуйся, достойнейший Знаменосец, – Ранефер говорил медленно, тщательно выговаривая слова, словно боялся, что не сможет совладать с собой, – прости, я не знаю твоего имени.

Бледное лицо Ранефера показалось критянину белее некрашеного [89] изваяния.