– Александр Михайлович, поздравляем! Какая победа! Поздравляем! С вас причитается!

Я не любил и сейчас не люблю в отношениях между людьми эдакое фамильярное, наигранное ребячество. А тут еще передо мной были два человека, к которым я не испытывал особой симпатии. Да и они ко мне не испытывали тоже особой симпатии. Но не мог же я попросить их в тот момент выйти вон…

– Какая победа? – подчеркнуто холодно спросил я.

– Ну как же, – кипятился Табеев, – впервые в войска под Джелалабадом полетит товарищ Бабрак Кармаль!..

– В Москве очень довольны, ценят вашу находчивость, – более спокойно пробасил Спольников.

– Отметим? – возбужденно предложил Табеев, и я почему-то сразу представил, как хорошо, наверное, у него получалось это «отметим» на посту первого секретаря Татарского обкома КПСС.

– Отметим… – сказал я.

– По высшему разряду? – уточнил, обращаясь ко мне, Черемных. Он знал и хорошо понимал наши условности и на мой кивок головой ответил: – Есть!

С ним вышел и Бруниниекс. Табеев и Спольников одновременно достали из карманов по пачке «Мальборо».

– Разрешите? – спросил Спольников.

Ничего не говоря, я показал глазами на стену, где висели три таблички с надписью «не курить» – на русском, английском и французском языках.

– Вожу с собой еще с Египта, через Чехословакию, Прибалтику… Стоит ли нарушать такую давнюю традицию?

Гости кисло улыбнулись.

Вернулся Черемных, и вслед за ним вошли наши две официантки с подносами – чай, восточные сладости, орешки, фрукты. Сели мы за стол. Табеев и Спольников, вижу, хмурятся.

– И это у вас называется по первому разряду? – спросил посол.

– По высшему, – поправил его Черемных.

У меня в кабинете, как всегда, лежал Коран, издания Узбекской Академии Наук. Показав на него глазами, я спросил у Табеева:

– Вы же эту веру исповедуете?

Посол, чувствовалось, начал внутренне закипать. Выручил Спольников:

– Давайте лучше о деле. Сегодня в двадцать часов по телевидению выступает Бабрак Кармаль. А это – он подразумевал, конечно, водку – после парада победы…

– Ну, Витя, тогда и рубай компот!.. Он – жирный. То есть, простите, чай. – Эта деревянная шутка посла нас всех рассмешила, впрочем, каждого по-своему.

Договорились так: завтра Черемных с моим заместителем и помощниками вместе со Спольниковым в деталях разработают план действий в связи с проведением мероприятия в районе Джелалабада.

На том и разошлись по-дружески, карамельно, хоть привкус и остался кислый.

Я предупредил Самойленко и Черемных, что от наших посетителей в ближайшее время можно ждать пакостей. Им не даст покоя, что мне позвонили из Москвы и похвалили нас, в то время, как они оказались вроде бы ни при чем.

Мы сидели на вилле в мягких креслах в гостиной на первом этаже и ожидали выступления Бабрака по телевидению. Из «Сони» лилась чарующая восточная мелодия, успокаивающая и одновременно тревожащая… Со мной были Анна Васильевна, Владимир Петрович Черемных, Илмар Янович Бруниниекс и переводчик Костин.

Вот и диктор появилась, изрядно «наштукатуренная» косметикой, как у них водится среди эмансипированных восточных дам. Объявила обращение вождя к народу, и Костин начал переводить.

Бабрак на экране выглядел слишком хорошо, меня это даже насторожило: не двойник ли? Всматриваюсь, слушая Костина, который тем временем синхронно и толково переводит. Да нет… Вроде он… Подтянут, выбрит до синевы, в глазах – пламя (такого двойника не подберешь), умеренная жестикуляция.

– Нэт, нэ двойник, – словно прочел мои сомнения Илмар.

– Артикуляция и мимика – Бабрака Кармаля, – продолжил Кости – А глазищи-то, глазищи! Как спелая слива! – добавил Черемных.

Пять, десять, пятнадцать минут говорит Бабрак Кармаль.

– Саня, – тихо, чтобы не мешать переводчику, говорит мне жена, – есть в нем что-то от Насера…

Действительно, видно, никуда не деться мне и жене от прежних впечатлений. Смотрим на одного, а вспоминаем другого: слова, жесты, повадки…

– Что Гамаль, что Кармаль – один у них Аллах, – отвечаю я жене. – Потому и похожи друг на друга. И жестами, и разумом, и душой, и верностью Корану.

– А мы им ленинизм прививаем, – добавил Владимир Петрович, – да что-то никак не прививается.

Полчаса витийствовал вождь афганского народа. Цицерон позавидовал бы.

Выступление получилось – что надо!

Все пока шло по плану.

За год своей верховной власти Бабрак ни разу не выезжал из Кабула, не покидал своего дворца. В лучшем случае – если надо было организовать совещание с военачальниками – он устраивал его на аэродроме, в ангаре на окраине Кабула, в Баграме, где выставлялось плотное кольцо охраны. А мне все хотелось выманить его в поездку по стране, чтобы на открытом всем ветрам пространстве он пообщался и с военными, которые устанавливают в его стране народную власть, и с вождями племен, которые играют главенствующую роль в укреплении этой власти, или в недопущении ее, с муллами, да мало ли еще с кем. Теперь я, заполучив согласие Москвы и его, Бабрака Кармаля, согласие на организацию такой встречи в районе Джелалабада – теперь я имел свободу действий. Ему, Бабраку, следовало бы выступить с пламенной речью о достижениях и победах, о стабилизации политической обстановки, о дружбе с Советским Союзом. Представилась бы ему возможность и послушать выступления с мест.