Шрифт:
– У меня все, товарищ Генеральный Секретарь. Спасибо за встречу и деловой разговор.
Может быть, на этот раз показалось мне, а, может, и нет – портьера еще раз колыхнулась…
Мы с Бабраком обнялись на прощанье, и я ушел.
В жизни своей я не любил дураков, лодырей и пьяниц. А тут все эти качества сосредоточились в одном человеке. И этот человек – вождь партии и глава государства!
Из дворца я вышел опустошенным. Я понимал: произошло нечто из рук вон гадкое и пакостное. Но дело – сделано. А что дальше?
Чтобы встряхнуться я взял с собой Бруниниекса, Карпова и охрану и выехал на КП к Халилю – в 7-ю пехотную дивизию, которая вела бой в 40 километрах южнее Кабула, в предгорьях…
Мы провели там всю вторую половину дня. А перед возвращением в Кабул Халиль Ула, как бы между прочим сказал мне:
– Аллах велик! Он карает неверных, – и, помедлив, добавил: – и пьяниц.
А во время прощания он обронил:
– Бабрак, да простит его Аллах, погубит себя в вине.
Чувствовалось, что мой афганский боевой товарищ знает о слабости, если не болезни своего вождя и при этом проявляет ко мне доверительную откровенность.
На следующий день Владимиру Петровичу и Илмару Яновичу я в деталях рассказал про встречу с Бабраком.
– Напрасно тратим время на этого конька. Рано или поздно, хоть и на переправе, а придется его менять. Впустую тратим на него корм.
– Хватит злословить, Владимир Петрович. Нам надо его авторитет укреплять.
– Как пошатнувшийся забор.
Черемных уже тогда не верил в потенциальные возможности Бабрака, как вождя партии и главы государства.
– При всем при этом, Александр Михайлович, наши с вами действия и заключения по обстановке не всегда учитываются там, наверху…
Так, обмениваясь словами, обрывками мыслей, сидели мы и работали, сосредоточившись на изучении положения дел в районе Джелалабада. Ведь именно там решили мы провести совещание военно-политической верхушки, подобного которому не было за все время правления Бабрака. И мы с Владимиром Петровичем чувствовали особую ответственность. Предстояло слетать туда, разобраться в обстановке, обеспечить уверенную стабильность и безусловную безопасность.
Звонок «булавы». Я вошел в кабинет, взял трубку. Андропов!
После короткого моего доклада по оперативной обстановке, я услышал в трубке:
– Вы, Александр Михайлович, рассчитали все правильно. Центральный Комитет партии доволен. Дмитрий Федорович, хоть и болеет, но все знает и передает вам привет.
– Спасибо Юрий Владимирович, спасибо за оценку.
– К тому же вы оказались и психологом, – мягко продолжил Андропов.
Я понимал, что речь уже пошла об Анахите.
– Жизнь научила, Юрий Владимирович.
– Вы знаете, о ком идет речь?
– Догадываюсь…
– Она доверяет вам и вашей жене. Что касается поездки в Джелалабад, мы с Дмитрием Федоровичем одобряем это. Табеева в поездку не берите. Спольников необходимые указания получит. Звоните.
Я вышел из кабины, мои товарищи ожидали меня, навострив уши.
– Все в порядке. Все утверждено! Работаем дальше.
– Товарищ О. оперативно действует, – произнес Владимир Петрович.
Появился Самойленко и мы продолжили готовить Джелалабадское совещание, или, как принято говорить на штабном языке, – «мероприятие».
Это был, как говорится, гвоздь нашей программы на ближайшую неделю. Мы решили, что я с Бруниниексом (произведенным к годовщине Октября в генерал-майоры) в воскресенье вылетим в Джелалабад для организации мероприятия на месте. Меня там будет ждать Шкидченко. Черемных останется в Кабуле – координировать и, где надо, подправлять ход боевых действий во всех провинциях. Самойленко работает в Главпуре с Голь Ака и вместе с ним прилетает туда, в Джелалабад, осуществляет обмен информацией с посольством и ЦК НДПА.
Я особо просил Владимира Петровича – для отвлечения внимания душманов от Джелалабада – буквально во всех провинциях активизировать боевые действия. Особенно в центре, в районе Кабула, севернее, восточнее, южнее его. Просил на следующий же день доложить мне план его мероприятий и действий.
– Поставьте в известность и определите задачи и действия моим заместителям.
– Будет сделано, – как всегда определенно и коротко отчеканил Черемных.
Близилось обеденное время. И вдруг массивная дверь кабинета отворилась и – без предварительного звонка, предупреждения, тем более моего приглашения, буквально нагрянули в мой кабинет взволнованные Табеев и Спольников.