Из давних Лялиных знакомых она знает Еву Кругликову... Правда, когда Ева поступила в университет, а Лялька провалилась, они стали редко встречаться. Разве что по большим праздникам, ну и когда собираются школьные товарищи. Парней у Ляли много было, не запомнишь... А вот любила ли она кого, про то она, мать, не знает. Не делилась с ней дочь. Да, еще был у нее знакомый Борис... как же его? Блоха! Фамилия у него, наверное, Блохин. Кстати, после ее смерти она два раза видела его возле их дома. Первый раз подошел выпивши, промямлил какие-то слова соболезнования, а второй раз сделал вид, что ее не заметил. А может, и впрямь не заметил, увидела она его у выхода метро "Елизаровская". Заходила и Ева. Интересовалась, не оставила ли Ляля какое-то письмо. Она, Нина Васильевна, думает, что Еву кто-то из Лялиных знакомых подослал. С какой стати ее должно интересовать письмо, если последний раз они встречались год назад? Странно даже, что она вообще на второй день узнала про Лялю... Впрочем, такие вести быстро распространяются среди знакомых...

Не уберегла она дочь. В свое время не сумела найти подхода к ней, а последние годы жили как чужие, хоть и под одной крышей. Ляля почти ничего не рассказывала про себя, знакомых. Приходили они к ней, когда Нины Васильевны дома не было. Она работает стенографисткой в одном институте. А если она вдруг приходила неожиданно для них, тут же вместе с Лялей вытряхивались из квартиры. Дочь никогда не представляла ей своих гостей, будто стеснялась их или наоборот ее - матери.

– Не знаете ли вы ее знакомую по имени Тамара?

– Не припоминаю, - ответила Нина Васильевна.
– Я же говорила вам, она старалась приводить компании в мое отсутствие. Больше она хороводилась с парнями, чем с девушками. Но были среди ее знакомых и такие, которые Ляльке в отцы годились. В последний год она стала совсем неразборчивой... Я знаю, о чем вы. В записке было написано "Том...". А что это даст, если вы и узнаете, кому она хотела написать? Не на писала ведь? Значит, этот человек не занимал большого места в ее жизни. Она ведь в такую минуту...
– Нина Васильевна впервые не выдержала и замолчала. Достала из кармана брюх носовой платок, вытерла покрасневшие глаза.
– О чем это я? Да-а, она могла обратиться к кому угодно, но, видно, не сочла нужным... Кирилл Михайлович, в сущности, Ляля была доброй девочкой, к ней нужно было лишь найти подход. Я уверена, что она искренне написала, что никого в своей смерти не винит. И убеждена, что не хотела, чтобы кто-либо пострадал из-за нее. Поэтому, наверное, и не написала записку...

– Она могла быть доброй к таким, - с горечью сказал Кирилл.
– Но мы не должны быть добрыми к ним во имя других, которым они продолжают жизнь калечить!..

Он сам почувствовал, что его слова прозвучали несколько выспренне.

– Ляля никому не хотела причинить зла, - будто и не услышав его слов, продолжала Нина Васильевна.
– И стоит ли ковыряться во всем этом? Ляле бы это не понравилось...
– Глаза ее снова наполнились слезами, и Кирилл понял, что пора откланиваться: хладнокровие и выдержка покинули Вдовину, а утешитель из него, Кирилла, плохой...

– Бог с ними, - провожая его до прихожей, говорила Нина Васильевна.
– Если уж искать виноватых, то с меня надо начинать... Проглядела я свою доченьку. Не уберегла... Дни и ночи о ней думаю, боюсь, как бы не сойти с ума...

Не считая нескольких разрозненных заметок, в блокноте Кирилла появилась запись: "Борис Блоха. Крутился возле дома Вдовиной". И вторая: "Ева - подруга Ляли. Была у нее после смерти, выясняла насчет письма". Еву и Бориса он соединил стрелкой... Вполне возможно, что Ева знает его...

Тогда Кириллу и в голову не могло прийти, что он тоже знает Бориса Блохина... И уж совсем не подозревал, что дороги их еще не раз пересекутся...

Строгие, красивые, с позолотой главы церкви и собора остались позади. Кое-где снежная крупа побелила асфальт. По набережной мчались машины. В метро опускаться не захотелось, я он дождался автобуса.

Кирилл уже взялся за деревянную ручку двери парадной, когда его негромко окликнули. У "Жигулей", стоявших неподалеку, дожидался его Недреманное Око. Он, видно, продрог на ветру, воротник его длинного пальто был поднят, зимняя шапка низко надвинута на лоб. Лицо скорбное, под глазами даже в сумерках выделяются набухшие мешки. Если бы Кирилл от Евы не знал, что он в рот не берет спиртного, можно было подумать, что Кругликов с глубокого похмелья.

– Я вас ждал, - глухим голосом, будто из глубокой ямы, произнес он.

Кирилла зло взяло: когда же наконец этот человек оставит его в покое! Он подошел к нему и грубо спросил:

– Вам что, делать больше нечего?

Ни один мускул не дрогнул на этом каменном лице. Свинцовые невыразительные глаза смотрели на Кирилла.

– Если бы вы были отцом, вы поняли бы меня, - заученно произнес он, очевидно даже не вдумываясь в смысл этих слов.

– Я вас не пойму, если даже буду отцом десятерых дочерей, - сказал Кирилл.
– Вы, простите, маньяк...

– Я знаю, Ева была у вас, - пропустив слова Кирилла мимо ушей, продолжал он.

– Ничего вы не знаете, Сергей Петрович.

– Я отец, и мне не безразлична...

– Вот что, отец, - устало сказал Кирилл.
– Не была у меня Ева, и я ее давно не видел.

– Я ведь могу и обратиться куда следует, - все тем же ровным бесцветным голосом проговорил Кругликов.
– Например, на вашу службу... Вы встречаетесь с девушкой, а никакой ответственности за нее нести не хотите.

– Я гляжу, вы способны на все...