– Ради своей дочери - да, - наклонил он голову, и скучное лицо его скрылось в тени, кроме выдвинутого вперед тупого, будто обрубленного, подбородка.

– Даже на подлость?

Он промолчал.

– И давно вы дежурите под моими окнами?
– полюбопытствовал Кирилл.

– Это не имеет значения, - глухо обронил тот.
– Если понадобится...

– Вы простоите под окном до утра?
– перебил Кирилл.
– Надеюсь, вы уже поняли, что за моими окнами...
– он кивнул на дом, - вашей дочери нет. Если сомневаетесь, пойдемте со мной в квартиру... Но сдается мне, что вам придется искать другой дом и другие окна... Не по тому маршруту вы отправились нынче...

– Если Ева придет к вам, я прошу вас сразу позвонить мне. В любое время, - сказал он, открывая дверцу "Жигулей".

Кирилл ожидал, что хоть дверцей-то он в сердцах треснет, но та захлопнулась так, как надо: не слишком громко и не слишком тихо. В самый раз, чтобы сработал механизм запора. И машина не рванула с места, а, секунду помурлыкав, ровно и плавно тронулась с места. Вспыхнули подфарники, замигал сигнал левого поворота. Выехав на дорогу, он развернулся, точно вписавшись в круг, и скоро исчез за стоявшими у тротуара машинами.

Со скверным осадком в душе поднялся Кирилл к себе домой. В ванной горел свет. Всегда он забывает выключить! Сунул голову в комнату: выключен ли магнитофон? Случалось, и его забывал выключать... Время было около десяти. У Вдовиной он выпил два стакана чаю и съел три бутерброда, однако есть хотелось. Кирилл зажег электрической зажигалкой газовую плиту, поставил сковородку. В холодильнике нашел масло, холодное мясо, яйца. Быстро соорудил яичницу, присел на табуретку. На деревянной полке стояли рядом две резные буковые фляги. Одну привез из Закарпатья, а вторую?.. Сразу вспомнить не смог и разозлился на себя: что такое с памятью? Но память была ни при чем: из головы не шел тягостный разговор с Кругликовым. "Поразительный тип! И главное, абсолютно уверен в своей правоте. В его голосе даже проскальзывают нотки снисходительности, будто не он досаждает людям, а люди отравляют жизнь ему!.. А Ева тоже хороша! Уж хотя бы как-то ограждала от черных подозрений своего сумасшедшего папеньки без вины виноватых... Как она его называет? Дар-рагой папочка... И в этих словах насмешливое презрение. Где она? Уж наверняка дома несколько дней не ночует, по папенькиному лицу видно, что он в розыске не первый день. Заглянуть бы в его талмуд! Наверное, там адресов пропасть..."

В комнате зазвонил телефон. У Кирилла сейчас не было интереса с кем бы то ни было разговаривать. Он подождал, пока телефон не умолк, и хотел было уже выдернуть вилку, чтобы отключиться от тревожного и беспокойного мира, как телефон снова зазвонил. Он взял трубку.

– Добрый вечер, Кирилл... Не ломайте голову, кто это, я сама скажу...

– Не надо, - перебил он.
– Я узнал вас, Евгения.

Так всегда в жизни бывает: после беспросветной мглы и мрака вдруг неожиданно выглянет солнце и сразу все вокруг расчистит и согреет. И душу, и землю, и небо. И несчастны те, кто, попав во мглу, теряются, падают духом и, случается, погибают, так и не дождавшись яркого солнечного луча, несущего гибель мраку. А ведь он, этот луч жизни, обязательно сверкнет. Причем любому. Иначе и быть не может.

Вот таким лучом был для Кирилла звонок Евгении. Он долго ждал этого звонка, и когда уже совсем потерял ' надежду, что Евгения когда-нибудь позвонит, она набрала номер его телефона. Сразу позабылось тусклое, с тяжелым взглядом лицо Кругликова, тягостный, навеявший смертную скуку разговор с ним у парадной и даже Ева, неизвестно в какой компании укрывшаяся от своего "дар-рагого" папочки...

– Скажите, Кирилл, - звучал в трубке ее глубокий неповторимый голос, недаром же Кирилл его сразу узнал, хотя очень плохо различал по телефону голоса, отчего не раз попадал в неловкое положение.
– Вам никуда весной не хочется уехать? Далеко-далеко... Уехать и начать совсем новую жизнь?

– Мне это очень скоро предстоит, - улыбнулся Кирилл.
– Именно уехать далеко-далеко и даже, может быть, начать новую жизнь...

– Какой счастливый - позавидовала она.
– Куда же вы настропалились?

– На Север, к самому Белому морю.

– Везет же людям!

– Евгения!
– вдруг озарило его.
– Поехали вместе? Вы ведь художница, а где еще есть более неизведанные места, чем на диком Севере? Мы с вами пройдем пешком по тундре, глухим рыбацким поселкам, побываем на заповедных ламбинах...

– На ламбинах?
– удивилась она.

– Так называются на Севере малые таежные озера, - пояснил Кирилл и с жаром продолжал: - Мы будем жить в палатке... Будем ловить на ламбинах окуней и сигов, разводить на вечерней зорьке костер и варить в закопченном котелке настоящую двойную юшку...

– А что такое юшка? Наверное, уха?

– Мы будем любоваться прекрасными закатами, утренними зорями, Белым морем. Вокруг вода и тайга. Там сохранились на пустынных островах старинные скиты, деревянные церквушки, часовенки, сделанные без единого гвоздя. Там принимали свои муки давшие обет молчальники к столпники...

– Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит...
– продекламировала она.
– Вы поэт, Кирилл... А ученого кота, что ходит по златой цепи кругом, - обещаете?

– Я обещаю вам весь мир... А кота мы отсюда захватим.

– Вы мне столько сообщили незнакомых слов... Кто такие "столпники"?

– Отшельники, истязающие свою плоть... Они в тайге взбирались на врытый в землю столб и нагие простаивали там часы, а их жрали комары и мошка...

– А нас они не сожрут?
– включилась и она в игру.