– Скажем потом, что я твой брат.

Девочки так и остались стоять в ожидании. Только Влада кивнула ему в приветствии - с ней ему приходилось видеться чаще остальных.

– Пойдем, - расплылась я в улыбке.

Я так часто мечтала, что мой парень будет забирать меня со школы на виду у всех, целуя! А оказалось, это совсем не так весело... Может, потому что я любила его неправильно? Не так сильно, чтобы стало все равно, как на тебя смотрят. Не знаю. Впрочем, цветы меня порадовали. Думаю, не важно кто и почему дарит девушке букет, идти с ними, в любом случае, восхетительно. Цветы похожи на весну и пахнут, как весна. От душистого запаха я раздобрилась, и даже не отвела руку от его руки, когда он ласково держал меня.

Шли мы в тишине, листья деревьев шелестели над нашими головами. Девочки быстро разошлись кто куда. Света к родителям, Катя к Косте, Влада ушла, болтая с Сережей по телефону. Они недвусмысленно улыбались при прощании. Я не очень-то много говорила о своем не столь юном поклоннике, просто не хотела думать, что эти отношения взаправду. Ведь больше простого поцелуя я не позволяла. Никогда. Иногда даже думала, что у него какие-то отклонения, раз его такое устраивает. Кажется, не было более подлой девушки на всем белом свете.

Джек повел меня к себе домой. Там во дворике он представил мне свою машину: хорошенькая Mazda, вместительная, синего цвета, тонированные окна, мне понравилась. Джек сказал, что купил ее недавно, но приехать на ней за мной не решался:

– Сядь ты со школы ко мне прямо в машину, Марья Ивановна бы точно отправила меня за решетку.

– Как будто учителям очень интересна наша жизнь, - отозвалась я, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж.

– Интересна то она интересна, да только ответственности никто нести не хочет.

Мы зашли в небольшую, но современно обставленную квартиру. Тут все просто: в одной комнате он спит, в другой работает. На кухне, что думаете - ест? Как бы не так, на кухне Джек коллекционирует немытые чашки после чая. Готовить мой ненаглядный не умеет и не хочет. Так же, как и я. Зато Джек пьет много чая, кофе, запасается вкусностями или водит (правильнее было бы сказать водил) меня по кафе и ресторанам. Да, хорошо устроилась, ничего не скажешь.

Я принялась мыть посуду. Не для того, чтобы придать чистоты дому, и не для того, чтобы он почувствовал присутствие женской руки - она меня попросту раздражала. Джек - большой неряха, хотя это касалось не всего. Например, рядом с горой грязной посуды лежала аккуратно сложенная стопка бумаг, стол был убран, а полы просто сверкали. Домыв последнюю чашку, я поставила на плиту чайник. Через узенький коридорчик я вышла к его комнате. Она, кстати сказать, тоже была завалена всякой всячиной. Он сидел за своим столом, сгорбившись, умываемый лучами солнца, что заполняли комнату из открытого окна. Я замерла на месте, увидев его со спины. Он слегка покачивался над ноутбуком, перебирая пальцами по столу. От шевеления его волосы трепыхались, и это было особенно заметно на дневном свету. Солнце делало их еще светлее, что вместе с сутулой спиной делало его таким похожим на моего мальчика... Словно мираж он развеял мои мечты, обернувшись и заговорив на идеальном русском, совсем другим голосом:

– Ты что подкралась, как немцы в сорок первом, а?

– Да, просто чаю тебе хотела предложить.

– Чаю?
– он проропотал, - Ну, пошли, попьем.

Джек приник губами ко лбу, сжав при этом мои плечи. Через секунду его шаги послышались у кухни. Но чай мы так и не выпили. В этот день Джек узнал о смерти своего отца.

VI

Я стояла в магазине с папой, пока Джек ходил по рядам в растерянности. Какая глупая эта жизнь, какая странная. Мы выбирали платье втроем, на следующий день после того, как хоронили человека. Джек ходил сам не свой. Нет, он всегда был такой, но в тот день особенно. И да, там был папа. Маме я, конечно, тоже сказала про своего взрослого "друга", но с папой все же легче. Возможно, потому что он никогда не осуждал меня. И сейчас он все понял, не лез с расспросами. Мы старались делать вид, что очень увлечены поиском подходящего наряда. Я пыталась застегнуть фиолетовое. Оно понравилось мне больше всего: длинное, с разрезом до бедра, без лямок и с тугим корсетом. Сидело шикарно, стоило так же, как и сидело. Папа никогда бы не смог выкинуть столько денег на платье, но мне лишь захотелось примерить. За ширмой раздевалки он сидел, мой родной человечек, уперев руками голову с потупленным взглядом.

– Ну как?
– спрашиваю; он тут же поднялся и застыл с выискивающим взглядом.

– Дочь, тебе не кажется, что оно слишком открыто?

– Думаешь, почему я его выбрала?

Он попросил меня покружиться, и во время третьего круга я заметила появление рыжевласой фигуры с нами.

– Ты прекрасна, - сказал мой Джек.
– Давай возьмем его.

Я повернулась к зеркалу. За моей спиной стояли двое мужчин почти в одинаковой позе, стреляя глазами то на меня, то друг на друга. Я все ждала, когда папа скажет, что нам это не по карману, но вместо этого он просто позволил Джеку заплатить за платье. Из магазина мы вышли под проливной дождь. Весь вчерашний день хлестал дождь, и вот снова. Мне хотелось обнять Джека, сказать, что все будет хорошо, хотелось убрать эту черную тоску с его лица. Перед папой не хотелось вести себя вызывающе, вот и пришлось чисто по-дружески попрощаться и прошептать на ушко, чтобы звонил и не забывал.

Мы с папой добежали до машины и сели уже полностью мокрые, перевести дух и отдышаться. Сумасшедший ливень поднялся в раз, неистово крича каплями о чем-то, он иссяк, словно после истерики, через пятнадцать минут. Раз - и нет.

– Хорошо, что есть Максим, - сказал вдруг папа, разбив тишину.
– С ним выгодно делать покупки.

– Я, если честно, не думала, что ты дашь ему платить за меня.

– Мне не следовало?
– немного смутился он.

– Нет, почему же, просто это не слишком похоже на тебя.

– А что делать, - он повернул ключ зажигания, - приходится свыкаться с мыслью, что другие мужчины тоже могут без зазрения совести платить за дочкино платье.

– Я вообще-то не думала, что он с нами пойдет. Вчера...

– Да, вчера у бедняги был трудный день.

– Спасибо, что поехал со мной, кстати. Одна бы я совсем растерялась.

На очередном перекрестке мы оказались в длинной пробке. Папа включил зажигание, опустив при этом голову и ласково положил свою руку мне на колено. Он говорил вкрадчиво да очень тихо, будто бы подбирая слова: