Шрифт:
Тогда Самовар отважился:
— Верю вам. Сегодня ночью. В двадцать четыре часа.
— Уже сегодня?
— Да. — Самовар понял, что сказал слишком много, и, махнув рукой, достал из кармана и развернул на столе большой бумажный лист. — Предполагается ликвидировать вот эти точки…
— Вы можете подарить мне эту карту?
— Нет! — ответил Самовар решительно, явно испугавшись.
— Понимаю. Сейчас я вам верну ее в полной сохранности.
Неторопливо свернув карту трубочкой, Граф спустился на дорожку и направился к желтому домику, где ждали его Олег и дядюшка Цан. Вернулся минут через десять. Положил перед Самоваром карту и толстый перевязанный серой лентой пакет.
— На прощание еще один вопрос. Можно?
— Да-да, конечно, — поспешно ответил Самовар, прижав пакет к груди.
— Вам уже известно, кто убил майора Грищука?
— Конкретно — нет, но кто-то из ваших.
— Это сделал я.
— Вы, Граф? Сами? — удивился Самовар. — Хотите взять на себя мокруху?
— Повторяю: это сделал я. Постарайтесь, чтобы не было принято других версий…
— Хорошо, хорошо… Но почему вы… сами?
— Он был на службе у Гвоздя-младшего. Как вы у меня. Будьте здоровы! Как выйдете за ворота, успокойте себя: мы с вами незнакомы…
Самовар, схватив карту, помчался по дорожке к выходу, несколько раз оглянулся, точно боялся, что прогремит выстрел.
— Какая мразь! — презрительно сказал Граф, обращаясь к Студенту. — А вы еще толкуете о морали, чести, достоинстве советского человека… Да разве имеет право Иуда, продающий своих, жить на земле!.. Зовите Олега и дядюшку Цана…
Совета не было. Говорил один Граф, сжато, строго, как перед боем:
— Решаем так. Вы, — он глянул на Олега и дядюшку Цана, — отправляетесь в кельи и рассылаете гонцов с приказом: за два-три часа поменять все бертепы [66] , всем червонным лечь на дно. До того, как шушера начнет громить наши хаты, надо отправить на луну [67] всех тузов. Гвоздя-старшего, Шакала, Дрозда, Лысого. Покарать, как предателей. Где они постятся, известно?
66
Бертеп — дом, где собираются воры.
67
Отправить на луну — убить, расстрелять.
— Да, — ответил дядюшка Цан.
— Все ясно?
— Не совсем, — мягко возразил Олег. — Покараем, ляжем на дно, а дальше?
Граф усмехнулся, положил ему руки на плечи, прижал к себе.
— Дальше, Олежек, осуществим нашу давнюю мечту. Денег хватит, всех своих обеспечим на год-два…
— А может… — начал было дядюшка Цан, но Граф резко оборвал его:
— Нет! Никаких сражений. Хватит крови, хватит смерти. Силы не равны. Надо сберечь людей. Умеешь побеждать, умей и проигрывать достойно. Счастливо! Да, вот еще… Чтобы после восьми вечера в братских кельях и духу вашего не было…
Студент понял: Граф не хотел обманывать ни себя, ни других: его братство стояло на грани сокрушительного провала.
В эту ночь он долго не мог заснуть, молил Бога, в которого не верил, чтобы все прошло так, как приказал Граф. Чуть забылся — навалились кошмары… Они с Графом отстреливаются, их окружили тысячи милиционеров, уркаганов… С крыши дома натужно орет Самовар: «Живыми брать! Живыми!» Патроны кончились, началась рукопашная… Ох, как они с Графом, прижимаясь спинами друг к другу, молотят по этим гнусным харям, рожам, окружившим их… «Держитесь, Студент!» — слышит он бодрый голос. «Все нормально, Граф, пробьемся!» И бьет, бьет, бьет, бьет…
Дальмар с трудом растолкала его.
— Кто-то стучится…
Это был неприметный паренек. Встревоженный, суетливый.
В машине молчаливый шофер вдруг заговорил возбужденно:
— Здорово сработали, всех прикололи — и Гвоздя, и Шакала, и Лысого, и Дрозда… Наши успели слинять со своих «малин». Только Олега у ворот монастыря поймали… Он уходил уже… Изувечили до смерти…
«Олега! — ужаснулся Студент. — Значит, разнюхали и про братские кельи!»
Машина домчала их до Марьиной рощи. У старого, с заколоченными окнами домика сидели на лавочке трое, лениво лузгая семечки.
— С тобой? — спросил у неприметного паренька один из них. — Велено всех шмонать…
Парни деловито ощупали их от ботинок до воротников.
В горнице за длинным столом, на котором тускло светилась керосиновая лампа, уместились человек пятнадцать. Говорил Граф. Он был без парика, без грима, молодой, стройный, властный, со Звездой Героя на груди.
— Спасибо вам за годы верной дружбы… Я уверен, что наше братство сохранится. Спасибо вам!..
Нетерпеливое молчание воцарилось в комнате. И вдруг взорвался разнобой голосов:
— Я не хочу прятаться под юбку. От стыда не отмоешься!
— Начнем сызнова. Пушки и перья есть!
— Не узнаю тебя, Граф!.. Что с тобой?..
— Скажите слово, и все за вас умрут…
Граф высоко поднял руку, заговорил тихо, но грозно и раздраженно:
— «Все умрут»? Никогда. Поняли? Никогда. Все будут жить… Как — пусть решает каждый за себя… — Он неторопливо оглядел в полумраке лица сидящих. — Они тоже не хотят крови. Им нужен громкий судебный процесс. Пожалуйста. На скамье подсудимых будет сидеть главарь самого мощного, самого страшного для них братства. На скамью подсудимых сяду я…