— Увлеклись вы, дорогой приятель, — дружески, сочувственно сказал незнакомец. Нет, это был не Чугуев, внешность его, а голос — другой. — На нас выходить нельзя. Это опасно, смертельно опасно… Представляете, ваши соратники почти сорок лет, иногда два-три раза в год, начинают меня разыскивать, заводят папки под названием «Дело номер…». Но так и не знают, кто я, как выгляжу… А вы возомнили, что нет для вас закрытых дверей… Молодость… Наивность…

Его дружеский тон вселил в Сергея опасение: этот человек не сочувствовал, не сожалел, он наслаждался каждым произнесенным словом и не говорил, а урчал, как хищник, зажавший в когтистых лапах парализованную страхом жертву.

— Жаль, что меня не знают. Но что поделаешь, известность приносит или славу, или кладбищенское бесславие… Мне ни то, ни другое не подходит… Предпочитаю устно дарить визитные карточки своему очередному поклоннику, навсегда прощаясь с ним. Будем знакомы: Крест. Уверен, в ваших кругах эта кличка очень популярна… Когда мне было…

Но он не успел договорить. Чуть согнув ноги в коленях, спружинив, Сергей прыгнул вправо, упал и покатился сброшенным бревном к прибрежным кустам. Перекатывался быстро, пока не ударился о ствол дерева, поднялся и, превозмогая боль в боку, нырнул в заросли кустов.

Ночь взорвал запоздалый грохот выстрела. Где-то рядом озлобленной осой просвистела пуля. Сергей замер в ожидании, мгновения замелькали, понеслись, ощутимые, живые, но второго выстрела не последовало.

— Тащи фонарик! — заорал Крест.

Как эхо откликнулся испуганный дискант Немого:

— Кончать его надо…

— Не учи, глухарь, сам знаю…

Медленно, обливаясь потом и увязая в песке, пополз Сергей дальше, туда, где, казалось, кусты переплелись темной стеной. Метрах в десяти от него вспыхнул фонарик. Было видно сквозь ветви, как светлый круг пытливо высвечивает, ощупывает все, что скрывала ночь, постепенно удаляясь. Сергей остановился, сел на песке, широко раскинув ноги. Дыхание выровнялось, поутихла боль в боку, лишь угнетала внезапно нахлынувшая испарина — по лицу противно скользили капли пота, рубашка приклеилась к телу. «Поищите, поищите меня, следопыты, а пока я немножко отдохну… Только далеко не уходите, вы мне тоже нужны…» Сергей понимал, что без Немого ему не выйти на Графа. А выходить надо. Там Бета…

Нетерпеливая внутренняя энергия подняла его, и он, крадучись, двинулся обратно. Осторожно раздвинул густой куст, знакомый куст, за который нырнул после того, как ударился о дерево. Никого. Лишь забытая машина маслянисто поблескивала в ночи. Видимо, они рыщут по берегу…

Толстые тетради оттягивали полу пиджака. Неподалеку от машины темнел осевший в песок деревянный ящик. Сергей потянул его за трухлявый липкий угол: ящик податливо выполз и осел, скрыв под собой тетради.

Все еще не решив, что делать дальше, обошел машину, хотел открыть дверцу, но что-то остановило его, насторожило — то ли шорох потревоженного песка, то ли чье-то затаенное дыхание. Обернулся. В этот миг на голову обрушился ослепляющий удар и нестерпимо горячий поток унес его в кромешную тьму, ту самую бесконечную, которая однажды поглощает каждое живое существо. Но он выплыл, неосознанно перед глазами закачались неясные тени, потом почувствован, что его трясут за лацканы пиджака, а из овального отверстия над ним вырывается зловонный запах гнилых зубов. Наконец услышал:

— Где тетрадки? Говори, где тетрадки? Убью, падаль!

Подумал, будто о чем-то далеком, постороннем: «Не убьет… Нет тетрадей…»

Рука сама взлетела, но не ударила, а притронулась пальцами к щеке, чуть выше смердящего рта.

— Оклемался, сука!

Ушастый пнул его ботинком.

— Скажешь где, скажешь!..

Второй, третий удар… Странно, он видел, но ничего не ощущал, колени сами прижались к животу в инстинктивной защите.

Первая ясная, отчаянная мысль. «А ведь покалечит…» — озлобила, придала силы. Он стремительно выбросил ноги вперед, прицелившись в пах ушастого… Взмахнув руками, тот упал навзничь, заелозил по песку…

Попал! Дрожащим от слабости телом он навалился на него. Пальцы еще не слушались, но автоматически сработал навык — старым милицейским приемом заломил его руку за спину держал, держал ее, пока не завыл ушастый.

— Пусти… Бо-ольно…

Сергей не отпускал, но чувствовал, задыхаясь от напряжения, что долго не удержит. Локоть его уперся в жесткий предмет. Чуть изменив положение тела, он вытащил из песка кривой обрубок водопроводной трубы… «Так вот чем ты меня…» Теперь кривая труба опустилась на голову ушастого, и тот затих, уткнувшись лицом вниз.

Не было возбужденной радости, не было облегченного удовлетворения. Наоборот, безразличие, апатия, усталость расслабили Сергея. Ему захотелось свалиться тут же рядом на мягкий песок и полежать, ни о чем не думая… Только бы жар в голове унять…

С берега донесся голос. Возвращаются! Сергей сорвал с брюк ушастого тонкий матерчатый ремень и, связав за спиной его руки, отбежал, пошатываясь.

Из-за машины полыхнул светом фонарик.

— Как ты, Витек?

Белый круг скользнул по песку, по щелястому ящику, остановился на неподвижной фигуре ушастого.

— Глухарь, смотри что с Витькой!.. Он здесь был!.. Ну гаденыш!..

Крест по-медвежьи ринулся сквозь кусты.

Согнувшись, касаясь пальцами песка, Сергей спешил за ним. У кряжистого дерева остановился, прижался плечом к его щербатой коре.

Белый круг фонаря суетно метался. То он высматривал что-то внизу, то взлетал вверх, освещая кроны деревьев, то устремлялся вдаль, слабея и рассеиваясь в пространстве.

Сергей терпеливо ждал, будучи уверен, как охотник, знающий повадки опасного зверя, что Крест возвратится прежней тропой, мимо кряжистого дерева.