– Ты видела сегодня полковника Шварцкопфа? – спросила я маму вечером 12 мая.

Я находилась в своей комнате и писала дневник. Она принесла мне чай.

– Около получаса назад ему позвонили по телефону, и он уехал.

– Может быть, это был Чарльз?

Мама улыбнулась своей горькой улыбкой и покачала головой.

– Не думаю, дорогая.

Я кивнула, я не была разочарована. У меня было столько разочарований за последнее время, что для новых просто не осталось места. Постоянные сообщения от Кондона с новыми инструкциями от похитителей, хотя выкуп уже был заплачен. Недели, которые проходили без малейших известий о Чарли. Сумасшедшие, проникавшие в дом и сообщавшие, что имеют информацию. Постоянная погоня за химерами, которую предпринимал Чарльз. С одним и тем же решительным, мрачным выражением лица он надевал шляпу и исчезал куда-то.

Теперь он отсутствовал уже несколько дней, совершая полет вокруг Кейп Мей в поисках лодки, о которой сообщил ему еще один осведомитель, на этот раз по имени Куртис. Откуда появилась эта лодка, я не знала. Но вдруг на этот раз…

– Чарльз сегодня звонил? – спросила я, не глядя на маму.

Она была сама доброта, терпение, страдание и отчаяние; она и Элизабет были для меня в эти дни всем. Всем, чем не мог быть мой муж до тех пор, пока не вернет домой маленького Чарли.

– Нет, дорогая, – сказала мама со вздохом.

Потом она нагнулась, поцеловала меня в щеку и вышла.

Беря чашку, я увидела книгу, которую читала раньше, – «Добрая земля». Мое чтение прервалось на том месте, когда О-Лан убила свою дочь в припадке голодного бешенства. Теперь я сомневалась, что когда-нибудь смогу ее прочесть до конца. Я бросила ее на пол и взяла из стопки что-то легкомысленное – «Несравненный Дживз».

Улегшись на кровать, я попробовала читать. Но через несколько минут глаза стали слипаться. Сон был спасением. Не надо было думать, не надо переживать. Книга выпала из моих рук, я зарылась головой в подушку и отгородилась от мира плотно закрытыми веками. Но прежде чем мое сознание полностью отключилось, в дверь постучали.

– Чарльз? – Я с виноватым выражением села на кровати; он не любил, когда я спала днем. – Чарльз, это ты?

Дверь отворилась, но это был не Чарльз.

В дверях стояла мама, за ней – полковник Шварцкопф. Я не смотрела на маму, мой взгляд был прикован к лицу полковника. И я все поняла прежде, чем смогла перевести дыхание и приготовиться; прежде, чем он успел сказать хотя бы слово. Трясущимися руками я схватила подушку и прижала ее к груди, как будто она могла защитить меня от того, что я сейчас услышу.

– Миссис Линдберг, – начал он, и его голос был хриплым от непривычного волнения, – миссис Линдберг, мне очень жаль, но я должен сказать вам это.

– Энн, Энн, – прошептала мама и заплакала.

Меня начало трясти.

– Тело было найдено сегодня утром, – продолжал полковник, – его нашел шофер. Шофер грузовика, – уточнил он, как будто это была важная деталь, – в пяти милях отсюда. Разложившийся… тело ребенка. Примерно полутора лет…

– Энн, наш малыш… теперь он вместе с папой.

Мама плакала, и мне казалось, что два голоса – один механический, а второй полный сочувствия – сплетались в мелодию, то проникая в сознание, то исчезая и разрывая пополам мое сердце.

– Как? Как же? – Я смотрела по очереди на каждого из них, ища подтверждения.

И нашла его в погасших глазах полковника, в его трясущейся челюсти, в мамином мгновенно постаревшем лице. Горе изменило каждую черту ее лица, как будто гигантская рука стерла все то хорошее, что когда-либо случалось с ней.

А мое сердце – оно исчезло. Исчезло вместе с моим мальчиком. Я стала просто пустым сосудом, раковиной, и моя душа улетела прочь. Откуда-то сверху я видела себя, сидящую на кровати, мамины руки обнимали меня…

А потом, все еще плывя, паря наверху – но не летя, – я увидела пустую кроватку. Пустую комнату. Мои пустые руки. Но мое сердце напомнило мне яростно, мстительно, что оно не погибнет так просто, как мой ребенок; оно раскололось, пронзив мою душу, а осколки рассыпались на алмазы с острыми краями.

– Я знала, – услышала я свой задыхающийся голос, – я знала с самого начала…

Он ушел навсегда. Мой золотой мальчик, мой прелестный, серьезный маленький человечек. Ушел. Его больше нет на этой земле, нет больше в моей жизни. Он мертв.

Мертв. Мертв. Мертв. Убит.

– Как… как его…

Я не могла дышать. Я старалась не потерять сознания – боролась за то, чтобы чувствовать, испытывать боль. Я должна была сделать это для моего сына. Это было единственное, что я теперь могла для него сделать – и вообще в целой жизни. Она зияла передо мной – огромная бездна тьмы и горя, и я поняла в это мгновение, что вечно буду искать его. Вечно буду видеть пустую кроватку, пустое место за столом, пустую дату в календаре, которая могла бы означать день его рождения, окончания учебного заведения, женитьбы.