Но есть еще и второе ограничение.

Оно проявляет себя там же, на сумеречной границе индивидуального познания, среди недодуманных и недоокрашенных значимостями новых понятий.

Оно наносит самый большой вред как раз людям искушенным, тем, чья система значений обширна и сложна.

Это происходит в момент осознания новой вещи. Вот что-то новое появилось в поле зрения – и это новое, разумеется, нужно понять. Встроить в ту систему значений, которая имеется у человека, выстроить связи, ассоциации, построить аналоги – короче, расшифровать увиденное по всем статьям.

Чем больше и разнообразнее система значений, тем лучше удается квалифицировать и описать новый предмет. Тот предмет, который привлек уже внимание и опознан как новый. Это прекрасно получается с предметами и явлениями материального мира – чем сложнее система значений, тем лучше опытный человек поймет встреченное явление. Уж всяко лучше неопытного.

Но так происходит с предметами, которые удовлетворительно классифицируются при помощи элементов системы значений, когда фрагментов опыта, как мозаики, хватает для того, чтобы описать предмет. Конечно, если речь идет о наборе известных качеств…

Думаю, вы уже догадались. Позвольте, а новый ли это предмет?

Нет, конечно, наверное, новый. Но ведь состоит он из элементов старых, как их комбинация. Принципиально новое, может быть, просыпается в нем в каких-нибудь отдельных свойствах. Но все же это что-то из того же набора… вроде новый… но на самом деле какой же он новый?!

По сути, развитая система значений великолепно позволяет распознать новый элемент в классе уже известных человеку.

Это прекрасно – вот есть предмет, явление. Огромный жизненный опыт мгновенно находит аналогии, подмечает особенности, выделяет главное… раз! – и все понятно! Опыт, товарищи, и еще раз опыт.

А что, если это предмет ДЕЙСТВИТЕЛЬНО новый?

То есть тот, элементы которого являются новыми или составляют какое-нибудь новое качество, которое адекватно должно быть записано в новую ассоциативную ветку, сформировать новый, так сказать, класс?

Когда предмет (явление, образ, слово) только появился, он имеет очень малое значение (конечно, мы ведем речь о познании, о мыслительном процессе и ничтожных признаках, которыми проявляет себя новизна, поэтому вероятность того, что этот предмет заявит о себе недвусмысленно, к примеру, больно укусит, очень мала). Малое в том смысле, что в тот момент, когда он появляется, он как бы вторгается в мировосприятие человека, притрагиваясь к его системе значений, на максимальном удалении от элементов системы значений, имеющих выраженное значение.

Он как бы появляется, но в тени.

Его нужно осознать – привязать к системе значений.

Иногда это достигается за счет вообще какого-нибудь абсурда, гиперболы – так, всем новооткрытым человек почему-то всегда пробует лечиться.

Мы лечились магнитами, рентгеном, радиацией, абсентом, опиумом, лазером, героином, кокаином, амфетаминами, голограммами. Теперь вот очередь наночастиц и торсионных полей… Человеку свойственно обольщаться. И в принципе такое насильственное введение предмета в поле значений помогает его быстрому распознанию человечеством.

С ярко выраженным предметом это сделать просто. К примеру, с таким, который кусается.

Так, в свое время, еще в 1930-е годы, какая-то из фирм – производителей зубной пасты (помню марку «Дорамад» и еще кое-кого из сейчас рекламирующихся) выпускала зубную пасту с радиоактивными веществами. Была омолаживающая косметика с радием и торием. А в СССР продавали шоколадные конфеты «Радий». С настоящим «природным и полезным» радиоактивным металлом радием, о чем было гордо указано прямо на обертке (сейчас «полезного вещества» там уже нет, но марка вроде бы жива до сих пор).

Кстати, это очень красноречивый пример и «разумности» эгрегора, и общей пользы от эгрегориального «мышления» для человечества.

Конечно, столь ярко и недвусмысленно проявляющее себя вещество не могло не распознаться впоследствии быстро и правильно. Другие эгрегоры пожрали этот при первых признаках слабости.

А вот если проявление неярко, человек не может сразу определить: да имеет ли замеченное им хоть какое-нибудь значение?

И вот здесь происходит вещь уже не слишком приятная. Предмет размышлений туманен, значения его слабы, он распознан еле-еле.

Там же, примерно в той же области значимости, располагается много таких же тонких значений, не до конца и не целиком увиденных человеком.

При помощи них, как при помощи мозаики, он и осознает попавший в его поле зрения новый предмет. Ведь мы говорим о персональном значении, которое непросто выявить, не так ли?

И он прирастает к системе значений неточно. С ошибками.

Это все равно как если бы человек, увидев квадрат, а имея в опыте только треугольники, опознал его как фигуру из треугольников. Оно, конечно, правильно – но главное свойство предмета оказалось потерянным.