— Говорят, со старым врагом легче справиться, — уверенно рубил Курмамед-бай. — Кизылбаши наши исконные противники. Мы воюем с ними, досаждаем друг другу. Но кроме Ирана, не сыскать нам более удобного покровителя. — Нурмамед-бай круто, всем телом повернулся к гокленам. — Не сыскать! И давайте не станем морочить голову с Кандагаром и прочими, а постараемся поладить с астрабадским правителем.

Молодой, симпатичный джигит, сидящий напротив Нурмамед-бая, блеснул черными смелыми глазами, усмехнулся. Бай свел брови, догадываясь о сущности усмешки.

— Вижу, Аннатувак-хан, мои слова пришлись тебе не по душе…

Он хотел сказать что-то еще, но воздержался. Его жирное, с обвисшими брылями щек лицо потемнело от прилива крови.

Аннатувак молод еще, но он сын Пирнепес-сердара, именитого старейшины иомудского рода джафарбай. Сам он не приехал по болезни, уже около года все его обязанности исполняет сын — этот самый Аннатувак-хан, и ссориться с ним не следовало.

Аннатувак-хан отнекиваться не стал, что не согласен с мнением хозяина дома:

— Удивляюсь, яшули: кизылбашские ханы и султаны причинили нам столько бед, столько лишений народ вытерпел от них, а вы советуете принять нам владычество заклятого врага. Или они внезапно друзьями стали?

— Вы имеете иное предложение?

— Да! — поддержал Аннатувак-хана молодой пылкий голос. — Надо постараться самим наладить свою судьбу!

Неожиданное заявление удивило присутствующих. Тем более, что сказано оно было не Аннатувак-ханом, это были слова Махтумкули, который выпалил их в ответ на язвительную реплику Нурмамед-бая.

Бай высокомерно мазнул взглядом человека, которому по возрасту его следовало бы не выскакивать вперед, а послушать сперва, что умные люди скажут.

— Верная мысль, поэт. Что может быть лучшего, если сумеем сами справиться со всеми своими проблемами Не следует лишь забывать, что для достижения подобной цели нужна немалая сила. Мы такой силой обладаем?

— Мы не бессильны, бай-ага, — стоял на своем Махтумкули. — Упорно топтал и принижал нас лютый враг, но не вымерли среди туркмен потомки Гер-оглы [38] . При необходимости найдется много отважных джигитов, которые не дрогнут духом и не пожалеют отдать жизнь за родную землю!

— Тогда поясните, ради чего посылаете в Кандагар джигитов? Чтобы они смиренно обивали пороги афганского шаха? Достойный пример самостоятельного решения судьбы!.. А стихи, в которых превозносится Ахмед-шах? Нурджан распевает их во всю глотку. Это тоже признак вашего достоинства? По-моему, это скорее напоминает случай, когда люди в нукеры к Ахмед-шаху навязываются… Нурждан! Ай Нурджан!..

К айвану [39] подбежал Нурджан, возившийся возле пылающих очагов:

— Что прикажете, бай-ага?

Бай выпятил свою седую бородку, едва прикрывающую круглый, словно мяч, подбородок.

— Давай-ка песню, которую ты прошлой ночью пел!.. Ну, те стихи, что Махтумкули сочинил в честь Ахмед-шаха!

Нурджан стоял в растерянности, посматривая то на Нурмамед-бая, то на Махтумкули. Махтумкули поощрительно улыбнулся:

— Не надо его заставлять, бай-ага. Я сам охотно повторю.

— Нет-нет, пусть Нурджан! — Бай в упор смотрел на молодого джигита. — Что стоишь? Онемел, что ли? Вчера громче ишака кричал, а сейчас язык проглотил? — все больше распалялся бай.

Нурджан собрался с духом:

Нурмамед-бай не дал закончить стихотворение, скривил губы, засмеялся:

— Слышите? Вот вам честь и достоинство некоторых ревнителей самостоятельности! Если уверенности много, то зачем в нукеры в Ахмед-шаху навязываться!

А Махтумкули слушал злобные выпады вполуха и думал о другом: где достал это стихотворение Нурджан? Неужели Човдур-хан велел его переписать? Но когда он это успел сделать? И зачем?

Мысли мыслями, а Нурмамед-бая надо было осадить, чтобы не слишком умничал, не заносился, гонор свой не показывал непомерно. Ответить, как все было — просто. Но этого мало. Да и не станешь объяснять, что здесь — и безвыходное положение народа, и дипломатический ход Човдур-хана, и…

Поэт откровенно пожалел, что сочинил эти стихи. Как ни крути, не с лучшей стороны стихотворение показывает гокленов. Но вдруг оживился, многозначительно хмыкнул: