Шрифт:
— Прибыл гонец! — прокричал он. — Туркмены бежали!
Абдулмеджит-хан весело глянул на довольного Шатырбека, сказал слуге:
— Пусть гонец войдет!
Вскоре, чеканя шаг, в комнату вошел молодой стройный джигит и остановился у порога, отдав честь.
Абдулмеджит-хан подошел, дружески положил руку на плечо джигита.
— Значит, говоришь, бежали?
— Да, бежали, мой господин! — Стоя по стойке "смирно", джигит отвечал быстро и почтительно, но без подобострастия в голосе. — Бежали, оставив десять трупов. Жаль, что живым никто не попался!
— Ничего! — добродушно сказал Абдулмеджит-хан. — Не всякий может взять в плен туркменов. — Он снял руку с плеча джигита и повернулся к Шатырбеку. — Сулейман-хан со своими сарбазами [62] остается в твоем распоряжении. Только смотри, чтобы туркмены не пронюхали, что тебе помогают регулярные войска, а то шума не оберешься! Это такое дело, что и иомудов может толкнуть на дружбу с Адна-сердаром.
— Понимаю, — согласно кивнул Шатырбек. — Будьте спокойны. Только бы иомуды не вмешивались. Если они примкнут к гокленам, дело осложнится.
62
Сарбаз — солдат регулярной иранской армии.
— Это не твоя забота, — успокоил его Абдулмеджит-хан. — Адна-сердар ведет себя так, что иомуды его ненавидят. А мы еще подольем масла в огонь. Думаю, ханы гокленов тоже не долго будут его поддерживать… А ты, — обратился хан к джигиту, — передай Сулейман-хану, чтобы до моего приказа не двигался с места. А когда придется возвращаться, пусть отходит южной стороной гор, чтоб не заметили туркмены. Понял?
— Понял, мой господин! — ответил джигит.
Абдулмеджит-хан надел папаху и вышел. Двинувшемуся вслед за ним джигиту Шатырбек сказал:
— Останься. Садись, закуси с дороги, выпей вина.
Скользнув по лицу Шатырбека бесстрастным взглядом, джигит равнодушно посмотрел на расставленные яства. Губы его дрогнули, но он ничего не сказал и, повернувшись, молча шагнул за порог.
Шатырбек проводил Абдулмеджит-хана до самых северных ворот, где уже гарцевали готовые в дорогу всадники. На прощание гость дружески обнял хозяина, с привычной легкостью, едва коснувшись носком сапога стремени, сел в седло.
— Прощайте! До следующей встречи!
Помахав рукой вслед, Шатырбек направился к реке. В другое время он, вероятно, уговорил бы Абдулмеджит-хана остаться — с ним приятно было побеседовать за пиалой вина. Но сегодня Шатырбека ждали другие развлечения: хотелось как следует разглядеть пленниц, которых привез из Туркмен-сахры. Правда, для таких дел всевышний посылает рабам своим ночь, но и она уже близка.
Лейла сидела одна в просторной, убранной красивыми иранскими коврами, комнате. Она была рада, что кончилось ее бесправное существование рабыни, что она вернулась наконец на родину. Может быть, посчастливится разыскать и родителей. Хотелось бы поговорить со здешними женщинами, поделиться с ними своими мыслями, но Шатырбек почему-то приказал не выпускать ее из дому. Входил к ней только старик слуга.
Лейла задумалась, и когда в дверь ввалился Шатырбек, вздрогнула, вскочила с места.
Шатырбек засмеялся, взял ее за руки.
— Не бойся! Я не туркмен в большой папахе! Если будешь послушной, через несколько дней вручу тебя твоим родителям!
При упоминании о родителях маленькая фигурка молодой женщины затрепетала. Лейла подняла на Шатырбека свои прекрасные голубые глаза.
— Помогите, ага-джан! — Помогите! Аллах вознаградит вас за это!
— А ты вознаградишь? — игриво спросил Шатырбек и потянулся к лицу Лейлы.
Тяжелый запах винного перегара заставил женщину отшатнуться.
— Не надо, ага-джан! Умоляю вас! Неужели я мало натерпелась на чужбине? Пустите!
— Не будь дурой! — попытался урезонить ее Шатырбек. — Я не хуже твоего хромого сердара!
На глазах Лейлы показались слезы.
Шатырбек икнул, потрепал толстыми пальцами нежный подбородок женщины.
— Не плачь, глупая! Ничего я тебе плохого не сделаю! — сказал он, направившись к двери.
Он остановился в коридоре, раздумывая, посмотрел на окно. Темнело, но ночь еще не наступила. Шатырбек вздохнул, икнул еще раз и направился в комнату, где они пировали с Абдулмеджит-ханом: надо расспросить гонца.
Солнце село. Жители крепости уже сладко спали. Ни крика детей, ни веселого шума подростков. Только Джерен не спала.
Удивительно жестокую шутку сыграла с ней судьба! Сначала она поднесла девушке неожиданно большое счастье, но, не дав даже полюбоваться им, сразу же грубо вырвала из рук. Да как вырвала! Уж лучше вообще ничего бы не было, чем платить за миг счастья такой страшной ценой!
Сидя в дальнем углу темной комнаты, Джерен вспоминала ту кошмарную ночь, когда ворвались в селение молодчики Шатырбека, и казалось, что это был сон, который вот-вот должен прерваться. И она торопила пробуждение… И только когда в памяти возникал Бегенч и ласковые слова его звучали в ушах, Джерен стискивала зубы, чтобы не разрыдаться. Тогда сердце болело так сильно, что мутилось сознание. И Джерен, напряженно вглядываясь в расплывающуюся темноту, представляла: вот сейчас распахнется дверь, войдет Бегенч и, подняв ее на руки, вынесет из этой мрачной комнаты. Но Бегенч не шел…