Наконец грузовик всё же ожил, покинул тюрьму и заколесил по городу.

Машина въехала на ярко освещённую площадь.

— Встать!

Помогая друг другу, арестованные поднялись и увидели, что находятся в крепости. Их сняли с грузовика и развели по казематам.

Охраняли узников казаки. Они, как и прапорщики, ругались, пугали членов Комитета расстрелом. Арестованные не молчали. Старались втянуть солдат в разговор.

Были даже сочувствующие. Один из них сказал:

— Порешили бы вас в ту же ночь, как взяли из тюрьмы. Да, слышь ты, рабочие за вас грозились расстрелять триста юнкеров.

— А теперь что слышно?

— Вот ведут переговоры через городскую управу. Там доктор Слоним и адвокат Закаменный торгуются с Коровиченко.

Эти сведения подбадривали, вселяли надежду.

Наконец казаки открыли камеры, выпустили пленников в коридор, отдали им винтовки.

— Хотят с вами покончить. Защищайтесь!

Это походило на правду. Всё ближе гремели выстрелы. На крепость велось наступление. Минуты тянулись медленно. Но вот послышался властный голос и стук в дверь.

— Отворяй!

Вошёл прокурор с комиссией. Комендант крепости растерялся, увидев узников вооружёнными.

Прокурор объявил:

— Революция победила. Генерал Коровиченко арестован. Вы все свободны.

Через час Аристарх был уже в мастерских.

Восторженными криками встретили своего товарища рабочие. На руках они несли его до трибуны. Худой, обросший бородой, хриплым простуженным голосом он сказал:

— Товарищи! Братцы! Поздравляю с победой! Вот оно, пришло наше рабочее счастье! Да здравствует Советская власть! Да здравствует вождь пролетарской революции Ленин!

Голос его потонул в громе аплодисментов.

У Рустама собирались друзья. Тут был бывший слесарь, а теперь председатель железнодорожного комитета Манжара, Аристарх Казаков с Дусей, Шумилов с женой. Был и Арип с младшим сыном певцом, пожилой рабочий Килячков, студент Голятовский и Степан Теодорович. Эти трое были включены в делегацию, посылаемую ТуркЦИКом в Москву для совместной работы с комиссией ВЦИК по выработке конституции советской страны.

Сидели за дастарханом и лакомились фруктами.

— Где же Казик? Куда скрылся? — спрашивал Маи-жара, поглаживая запорожские усы.

— Он в саду, с детьми алычу рвёт, — выдал делегата Рустам.

Точно в ответ прозвучал приятный тенорок:

— Казик, иди сюда! — закричал Шумилов.

— Чего это ты вспомнил офицерские плети? — спросил Манжара появившегося у айвана весёлого студента в синей косоворотке.

— Нашу студенческую марсельезу пел, ребятки пусть помнят, как завоёвывалась власть Советов.

— Иди-ка садись, певец-пропагандист, — позвал товарища Степан. — Сейчас нам нотацию прочтут…

Манжара, усмехаясь в усы, произнёс:

— Ишь ты, нотацию… А ты, Килячков, назначен за старшего. Гляди там за молодёжью….

— Ну уж нет, Митра! Что мы, развлекаться едем, что ли? Там дело серьёзное, конституция! И для каждого участвовать в этой работе большая честь. Верно, Степан?

— Правильно! Работа государственная. Новая жизнь для народа в этой конституции.

— Мечтаем мы о многом, — добавил Шумилов, — и мечта наша — великий двигатель, чудодейственная сила. Я верю: наш свободный народ достигнет вершин коммунизма. — Глаза Шумилова вдохновенно горели, и весь он будто преобразился, помолодел.

— Хорошо ты сказал, Николай, — поддержал его Аристарх. — Только, мечтая, не надо забывать, что враг ещё не сдался и готовится к новой схватке.

Утром на вокзале к Голятовскому, Теодоровичу и Килячкову примкнули комиссар Троицкий и Сабир Юсупов.

Ехали дальним путём на Красноводск, потом по Каспию на Астрахань и, наконец, попали в Москву. Прямо с вокзала поехали в ЦИК. Встретил их бледный худощавый человек с уставшими глазами, приветливо глядевшими через стёкла пенсне.

Голятовский, учившийся в Петроградском политехническом институте, сразу узнал Свердлова.

Яков Михайлович расспросил туркестанцев о положении дел в крае, познакомил с планом работы над проектом конституции. Когда беседа подходила к концу, спросил:

— А где остановились?