Через сутки, чувствуя страшную усталость и ломоту во всём теле, Ронин явился к начальнику разведки.

— Удивительный вы человек, капитан! Зачем вам понадобилось лезть в самое пекло? — спросил обросший, с воспалёнными глазами командир разведки.

Ронин посмотрел ему в глаза и сказал, иронически улыбаясь:

— За тем же, что и вам. А вот побриться следует…

Тот махнул рукой.

— Когда идёт разведка?

— Сегодня ночью, три человека.

— Назначьте с ними меня.

Ночь была тёмная, густые тучи затянули небо. Старшим был унтер, человек бывалый… Он окинул Ронина критическим взглядом:

— Говорят, вы охотник? Ну-к что ж, попробуйте, почём фунт лиха…

— За тем и пришёл.

— Тогда берите две гранаты да нож. Немцы брататься-то братаются, но и между ними попадается сволочь. Подманят, а потом — на штыки.

— Приму к сведению.

Шли оврагом, поросшим кустарником, шли долго. Впереди за чащей послышались голоса.

— Немцы, — шепнул унтер.

— Послушаем, о чём они… — Ронин опустился на траву, прополз между кустарником к самой чаще.

— Человек-то попался знающий, — сказал унтер солдатам. — Затаись, ребята.

Минут через десять Ронин вернулся.

— Молодец, — похвалил унтер. — Мышь больше шуму делает.

— Три человека хотят сдаваться в плен.

— Удачливый вы человек, капитан, — усмехнулся начальник разведки. — Что же, будете переводчиком. Я слабо владею немецким.

Пленные охотно рассказали всё, что знали о расположении частей, о нежелании солдат продолжать войну.

Ронин задавал вопросы и переводил ответы. Под конец спросил:

— Ваша часть первой вошла в это местечко?

— Да. После артиллерийской подготовки мы первые ворвались.

— Что вы сделали с госпиталем?

— До нашего вступления его разнесло снарядом…

Командование решило отбить у немцев сданный стратегический пункт. Ронин ждал этого момента с нетерпением. Чувствовал он себя плохо, беспрерывно болела голова, ломило кости, но в лазарет не пошёл. Скрыл своё состояние от командира. Наступление началось в полдень. Всё утро ухали орудия, ведя артиллерийскую подготовку, а потом бросили батальон в атаку.

Немцы отбивались остервенело. Три раза атака захлёбывалась, но наконец, с помощью подошедшей стрелковой роты, батальон прорвался и ударил в штыки. Пункт был взят, немцы отступили.

Ронина подобрали уже поздним вечером. Он лежал без сознания около оврага.

— Очнулся, мил-человек? Вот и хорошо, значит, идёт дело на поправку! — улыбаясь, сказал сосед по койке.

Это первое, что услышал Ронин, когда спустя неделю очнулся.

— И до чего же ты шумливый да беспокойный, — продолжал сосед.

Мало-помалу началось выздоровление после тифа и ранения. Бородатый был за сиделку и любовно опекал своего соседа. Однажды он рассказал Ронину:

— И до чего же была душевная эта сестрица! Ну вот словно ангел. Только войдёт в палату, и всё затихает. Ни разговора, ни стона. Все мы глядим на неё, и словно легче становится…

— Как её звали?

— Сестрица, сестрица… вот так и звали! Кормили-то нас плохо, должны были госпиталь отправить в тыл — вишь, состава нет. А генеральские трофеи везти составы находятся… Ну вот. Явился к нам командующий армией, царский родственник, смотр делал. Дошёл до нашей палаты, а за ним, словно лисий хвост, тянется начальство. Зашёл он, значит, в палату и прогремел густым басом:

— Здорово, ребята! Жалоб нет?

Все молчат. Начальник госпиталя поясняет:

— Тяжелобольные, ваше высочество…

А сестрица из угла шагнула к самому главному. Глаза горят, лицо словно снег…

— Я с жалобой обращаюсь! Неделю больных не отправляют в тыл. Кормить нечем, медикаментов нет…

Посмотрел на неё сиятельный, усмехнулся:

— Вам, сестричка, в обществе блистать надо. Такие губы только целовать, а вы возитесь с солдатнёй.

Смотрим, всегда ласковая, тихая, а тут загорелась вся гневом.

— Вы!.. За вас несчастные солдаты кровь проливали, страдают… Для них состава нет. А возить ваше шампанское и вашу кухню да генеральские трофеи — на это составы находятся…

Батюшки, что тут было! Вся свита засуетилась, а командующий орёт:

— Взять под арест! В карцер! Назначить полевой суд! Расстрелять!..

Тут солдаты как зачнут кричать: кто ругается, кто подушкой, кто туфлей кидает. Смыло всё начальство, словно волна слизнула, но и сестрицу нашу увели.

— Что же дальше было? — У Ронина прыгали губы, дрожали руки.