– Так я не понял, их правитель что, живет в храме? – спросил Кари, до которого все, как обычно, доходило не очень быстро.

Ивар только вздохнул.

Открылся зал, где убрался бы небольшой поселок вроде Хальтдалена. Своды терялись во мраке, на стенах пылали светильники в форме чаш, в высоту уходили необычной формы колонны.

Приглядевшись, Ивар ощутил невольный трепет – крышу поддерживали исполинские фигуры воинов. Несмотря на тьму, конунг рассмотрел их глаза, блестящие и печальные.

– Йотуны… – отчаянно прохрипел Нерейд, раздался шорох извлекаемого из ножен клинка.

Ближайшая фигура зашевелилась, поднялась рука толщиной со ствол векового дуба. Послышался скрежет, сверху полетели мелкие камушки, а в недрах зародился тяжелый и очень грозный рокот.

– Я же сказал – вам ничего не угрожает, кроме вашей злобы, – провожатый обернулся, посмотрел укоризненно.

– Меч на место! – рыкнул Ивар.

Лязгнул задвинутый до упора клинок, статуя медленно и очень плавно встала на место, вновь став просто камнем. Рокот стих.

– Вот и отлично, – человек в белом улыбнулся, пошел дальше.

За статуями обнаружился ярко освещенный закуток, стоящее у стены низкое кресло из черного дерева.

Сидящий в нем человек был высок и широкоплеч, блестели черные, близко посаженные глаза, придающие хозяину сходство с птицей, седые волосы белой гривой падали на плечи.

– Приветствуйте благородного Топильцина! – воскликнул провожатый, сгибаясь и касаясь руками пола.

– Э… привет, – сказал Нерейд и помахал рукой.

Сидящий на троне человек засмеялся. У Ивара отлегло от сердца – кто хохочет таким образом, не может таить зла.

– За восемьдесят лет так меня не приветствовали ни разу, – Топильцин обвел викингов пристальным, тяжелым взглядом, кое-кто под ним поежился. – И все же вы не дети Кецалькоатля…

– Мы этого никогда и не утверждали, – Ивар содрогнулся, поняв, что глаза у правителя Толлана меняют цвет, становятся то серыми, как облачное небо, то зелеными, словно море, то черными…

– Я знаю, – кивнул Топильцин. – И знаю так же, что вы прибыли из таких дальних земель, о каких никто даже помыслить не смеет. Вижу чудные города, странно одетых людей, плывущих по морю змеев из дерева…

Взор его затуманился, голос сделался вибрирующим, в углах проснулось, зашуршало эхо.

– Вам многое кажется странным у нас, – правитель Толлана встряхнулся, точно выходящая из воды утка, заговорил нормально. – А мне было бы интересно послушать о том, как живут у вас.

Ивар вздохнул, вспомнился Миклагард, где дочь императора тоже возжелала услышать рассказ о Северных Землях.

– Конунг, можно я расскажу? – неожиданно высунулся Нерейд.

– Только без шуточек, – Ивар кинул на рыжего викинга грозный взгляд.

Нерейд заговорил, необычайно мягко, рассказал о том, как зимой падает снег, покрывает землю белым пухом – лица Топильцина и провожатого вытянулись – а море замерзает.

Вспомнил о фьордах, о ходящих по ним драккарах, о людях, что живут на суровой, но такой прекрасной земле, о зеленых лесах и прозрачных реках, о женщинах, красивее которых нет на свете.

Ивар ощутил, как сердце сжала тоска, краем глаза увидел, как потупился Ульв. Кари шумно вздохнул, будто всплывший из глубины кит, провел ручищей по лицу.

– Да, – проговорил Топильцин, когда рассказа оказался завершен. – Сегодня я узнал больше, чем за предыдущие десять лет. Пусть светит вам Утренняя Звезда, указывает путь даже в непогоду…

– Благодарим, – Ивар чуть наклонил голову. – Мы можем идти?

– Да, – правитель Толлана поднялся во весь немалый рост. – Идите, люди с глазами изо льда и сердцами из обсидиана, и свершите то, что вам суждено судьбой…

– Опять непонятно, – вздохнул Нерейд, когда викинги шагали между исполинскими колоннами-статуями. – Чего он нам пожелал?

– Удачи, чтобы все получилось, – ответил Ивар.

– А, ну-ну…

Вышли из пирамиды, окунулись в солнечный свет, показавшийся необычайно ярким.

– Куда теперь? – спросил Ивар, дав глазам привыкнуть.

– Все туда же, – ответил проводник и решительно зашагал к улице, ведущей на юг.

Деревушка выглядела так, будто ее строили наспех. Хижины стояли кривые, покосившиеся, из стен и крыш торчали ветки, засохшие или еще с листьями, сквозь дыры в крышах выходил дым.