Шрифт:
Чувствую, что и мои собственные слезы пробивают горячие, извилистые, щиплющие дорожки по моим щекам. Всхлипнув, я поднимаю голову, вижу белую просторную палату, за окном среди упругих зеленых листьев — цветок магнолии, похожий на разрезанное крутое яйцо. Все-таки не пропадает добро!
Но, оказывается, не пропадает и зло! Всех, кто хотел упечь Зайчика на «электрический унитаз», Зайчик сам упек!
Сажать не стал, а тем более расстреливать — не те времена.
Просто подарил всех заговорщиков Мбахву во время его дружеского визита сюда: Геныча — в охрану, Ромку — личным хирургом… Грунина — военным консультантом!
Ну, просто царские подарки! От подарков не принято отказываться, а тем более — когда-либо их возвращать. Не уверен, правда, что подарки так уж понравились самому царю. Особенно — Грунин, который жить не может, чтобы не затеять переворот!
А где Нелли? От страха буквально холодею. Конечно, я и не надеялся, что она меня посетит, но почему-то я даже и не чувствую, что она здесь.
— А… где?..
— ..........!
В царском гареме!
Решив, что я окреп уже достаточно, раз выдерживаю подобные известия, мне передают и последние слова Геныча: обещал прислать мне весточку в виде пули!
За что?
Окончательно выздоровев, я понимаю, за что. Карьера моя делает бешеный скачок! Теперь я занимаю место Геныча на дне лимузина. Теперь я — Трон Генсека!
Может — для теперешней моей головы это самое то: удерживать его зад на крутых поворотах? После контузии не шибко стал соображать!
Порой сквозь пуговичную дырочку в его плаще вижу Колизей или там Нотр-Дам… Ни фига особенного!
Геныч на этом месте взбунтовался. Но я терплю: следующий «седок» может быть потяжелее!
И все было бы терпимо. Если бы не!..
Не мелькнул знакомый пыльный пейзаж! Холмы, баобабы. Вот уж не представлял раньше, что эта картина будет так душу рвать!
На ступени дворца выходит Мбахву. Как-то он раздался, потяжелел. Его ноша тоже нелегкая — взять тот же поцелуй с Зайчиком!
Душно. Окна в офицерской столовой затянуты металлической сеткой — как бы от мух. На самом деле от людей: местное население стоит у окон и жадно смотрит, как мы едим.
Все время озираюсь: где же мои друзья? Не встретили!
Подходит щеголь вестовой:
— Не могли бы вы встретиться с Романом Юрьичем? Он ждет вас у себя в кабинете.
Наконец-то!
Идем по больничным коридорам. Много лежит местных, но есть и наши: за границей, в пяти километрах отсюда, идет война.
Входим в кабинет с витражами: бывшая комната настоятеля монастыря. Навстречу поднимается Ромка — гладкий, вальяжный. Снисходительно обнимает меня, хлопает по спине — словно Пушкин в ссылке какого-нибудь заезжего Кюхельбекера. Смотрим друг на друга.
— Вот — бровь вчера сжег: электропилой кость пилил! — усмехается Ромка.
Да… жизнь!
— Тебя тут один клиент хочет видеть.
Геныч! Наконец-то!
Идем по коридорам, проходим стеклянную солнечную галерею, дальше — просторные залы, больных нет. Во Геныч устроился!
— …Что с ним?
— Да — обычная местная штука: слоновье яйцо!
— …Слоновье?
— Ну, да. Крохотная местная мошка, даже без крыльев, забирается в мошонку по струе и вьет в яйце гнездо. Предпочитает правое.
Геныч! Прости меня! Это ж я тебя сюда упек!
У высоких стеклянных ворот — охранники: в темных масках с узкими прорезями, не поймешь даже, местные или наши.
Ромка произносит гортанную фразу — и они отстраняются.
Геныч!..
С кресла тяжело поднимается Мбахву. Мы обнимаемся.
— А помнишь, как в общагу ходили,— улыбается он с натугой.— И ничего! А тут!.. Хочешь, покажу яйцо?
Выражаю нетерпеливое желание…
Да, курсантская дружба не ржавеет. Вспоминаем, кстати, одно посещение общаги «с вытекающими последствиями». Было дело!
Оба понимаем, что от общаги разговор пойдет к самому главному, но Мбахву начинает издалека:
— Ты знаешь, кто я?
— А хули не знать? Ты — царь!
— Нет, я не царь. Я блад.
— Кто?
— Блад!
Не совсем понял его, но больного царя переспрашивать неудобно.
— Почему? — вежливо спрашиваю.
— Потому что я поступил как блад! Знал, что ты Нелли любишь, но взял ее сюда! Политика, блад!.. Теперь она убежала от меня. Я знаю, где она… но не трогаю. Бладом работает!