Именно последние и применяются широко при исследовании прошлого, хотя сегодня в принципе существуют и более сложные для понимания (но часто более простые по существу, более грубые по степени абстракции) математические модели прошлого, в которых, правда, в большей мере используется язык математики, чем сложный математический аппарат. Часто такая грубая модель прошлого позволяет увидеть закономерности, подметить особенности, которые трудно осознать при использовании сложного нарративного описания, моделей языкового уровня.

При моем простом подходе к понятию истории как модели прошлого становится рискованным говорить все время о фальсификации истории. Фальсифицировать можно то, что известно: стиль художника или скульптора, монеты, банкноты, еще не забытое нами прошлое. В истории же мы имеем дело с хронистами, описывающими события, которые они лично наблюдали, или с историками, которые обрабатывают хроники очевидцев, устные или письменные.

Большинство хронистов пытается честно описать виденное (правда, при этом два хрониста могут составить весьма различные описания одного и того же). Лишь крайне редко сам хронист начинает сознательно лгать, как это делали свидетели КГБ в случае организованных КГБ политических провокаций. Историки чаще склонны искажать сообщения хронистов, чем последние – виденное. Но и у них преобладает искажение неосознанное: неверные толкования, бессознательное перенесение окружающего мира в прошлое, уверенность в собственной способности поправить хрониста, уточнить сказанное им. Только под влиянием политики и идеологии они начинают бессовестно передергивать и лгать.

Модель же прошлого, т.е. история, даже созданная самым осторожным и честным историком, всегда есть лишь некоторое (чаще всего грубое) приближение к оригиналу (прошлому), его искажение. Поэтому фальсификация истории означала бы фальсификацию искажения. Слово «фальсификация» в применении к истории (не к прошлому) означает искажение истинного положения дел и отвлекает внимание от наиболее распространенного феномена непроизвольного искажения картины прошлого самими историками.

О соответствующем характере исторических моделей хорошо сказал многолетний друг нашей семьи видный историк российской и мировой культуры Юрий Михайлович Лотман в статье «Изъявление Господне или азартная игра? (Закономерное и случайное в историческом процессе)»: «Таким образом, мы можем заключить, что необходимость опираться на тексты ставит историка перед неизбежностью двойного искажения. С одной стороны, синтагматическая направленность текста трансформирует событие, превращая его в нарративную структуру, а с другой, противоположная направленность взгляда историка также искажает описываемый объект».

Четко понимая, что история всегда отлична от своего оригинала в прошлом, можно лишь говорить о степени достоверности нашей исторической модели, о ее близости к моделируемому нами прошлому, о соответствии истории ее оригиналу (прошлому). И о том, как именно отражалось прошлое, как строилась его историческая модель. Те, кому слово «фальсификация» очень уж близко и необходимо, могут говорить о фальсификации прошлого в тех случаях, когда модели прошлого (его история) очень уж явно не соответствуют этому прошлому и, главное, когда искажение прошлого произошло сознательно и служило каким-то определенным целям: идеологическим, религиозным, партийным, кастовым и т.п.. Чаще, чем фальсификация истории происходит подделка исторических источников, их фальсификация, не обязательно направленная на искажение истории как самоцель. Фальсификаторы исторических источников часто, наоборот, стремятся подтвердить традиционную версию истории, хотя могут и иметь намерение изменить ее, подправить в пользу некоторой овладевшей их умами идеей. Хотя часто – просто желают таким образом приобрести научный капитал либо финансовую выгоду.

Прошлое прошло, исчезло в небытие, оставив о себе лишь ограниченную по объему информацию. Уже поэтому любая историческая модель априори приблизительна. Она неточна и потому, что любой наблюдатель не улавливает всей сложности сущностей, о которых он каким-то образом получил информацию. Можно сказать, что прошлое практически бесконечно в своем потенциальном историческом объеме, а его историческая модель всегда была и будет конечной. И, следовательно, история никогда не будет на все 100% адекватно описывать прошлое даже если у ее исследователя нет намерения исказить картину прошлого и он не прибегает к явно выдуманным персонажам, событиям и обстоятельствам.

Наблюдатели (не важно, совпадает ли соответствующее множество людей со всей популяцией или только с очень малой ее частью) осуществляют в рассматриваемом определении истории целый ряд важных функций: это они

• распознают «исторические образы» и определяют границы «исторических» сущностей (на самом деле: сущностей, воспринимаемых ими как исторические).

• дают описания сущностей, отнесенных ими к разряду исторических (т.е. достойных описания)

• комплектуют таким образом понятийный аппарат истории и базисный исторический архив

• соотносят новые исторические сущности старым, им известным

• осуществляют обработку возникшей таким образом новой исторической информации на всех уровнях рефлексии

Для меня именно рассматриваемое в настоящем разделе второе определение истории как модели прошлого является основным. Именно в рамках этого определения мы можем говорить про искажение исторической картины (в самой мягкой форме искажение историками картины прошлого охарактеризовал Джон Осборн, назвав их гримерами большого театра мировой истории), про фальсификацию прошлого (создание фальшивого образа прошлого), про его изобретение, про исторические теории и про философию истории. И именно в рамках этого определения мы будем ставить очень важный вопрос о том, как отличать историческую информацию от псевдоисторической, литературной, апокрифической и т.п.