– А ты, Степан, тоже давай, не отлынивай, за аппаратом посмотри! – потормошил я парня.

Честно говоря, мне до сих пор немного не по себе от использования детского труда. Стереотипы из будущего вдруг взбунтовались и настаивали, что даже Степан – еще ребенок. Не говоря уж о его братьях, четырнадцати и пятнадцати лет. И как я не напоминал себе, что Том Эпир, сын Стеллы, и Фань Джиан [93] были в этом же возрасте, но работали, как взрослые, помогало это мало.

Но и другого выхода не было. Эта троица разбила сутки на три смены. Андрейка, средний брат, приходил после обеда и молол известь да уголь. Получившийся порошок смешивал и заправлял им три батареи для синтеза карбида кальция. Вечером, дождавшись Степана, сдавал смену. Степан же, дождавшись начала ночи, постепенно, одну за другой, выводил батареи на режим. И следил за ходом процесса. Первые две ночи я проводил процесс сам, следующие две – приглядывал, как управляется Степан, а потом начал оставлять его одного с наказом: «Если что не так, выключаешь печи и зовешь меня!»

Ну а к утру он выключал печи и сдавал смену младшему, Семену. Вернее, Семке. Взрослое имя тут еще надо было заслужить. Например, стать работником, а не подмастерьем. Семка дожидался, пока печи окончательно остынут, извлекал карбид, дробил его и заряжал им аппарат для гашения, а потом прибирался и сдавал смену Андрейке. Зачем прибирался? Так грязный же процесс! Угольная, известковая и карбидная пыль, как мы ни старались, покрывала все помещение. Поэтому Андрейке, как наименее загруженному, и досталось наводить порядок. А затем все шло по кругу.

Так вот, оказалось, что это только в моем восприятии измельчить на электрической мельнице четверть тонны угля и известки и загрузить их в аппарат – тяжелая и грязная работа. А в этом времени это считалось работой плевой, серьезного работника недостойной, а только подмастерья. Возможно, дело было в том, что в этом времени было куда больше ручного труда? И пацаны начинали помогать по хозяйству еще лет с шести-восьми?

Про извлечение же из аппарата центнера с небольшим карбида кальция и речи не шло. Разве ж это работа? Так, баловство!

А теперь я за каких-то шесть часов переводил плоды их недельных трудов, все эти тонны измельченных веществ в неполные четверть тонны бензола. Даже двух бочек не набралось! [94] И это за неделю труда!

Впрочем, не стоит гневить судьбу! Все у меня идет по плану. И даже чуть лучше и быстрее! Так, похоже, карбид в аппарате закончился, больно уж давление ацетилена упало. Ну что ж, значит, шабаш. Аккуратно завершив процесс, я напомнил Степану:

– Будешь смену сдавать, скажи Андрейке, чтобы карбид в кладовку таскал, а то аппарат занят пока! Гашеной известью [95] забит. Ну, да ничего, сегодня отдохну, а завтра покажу вам, как его обратно в известняк переработать. Нечего нам известняк все время покупать, пусть по кругу используется!

Когда я вышел во двор, было уже раннее утро. Та пора, когда день уже вступил в свои права, но на улицах еще безлюдно. Даже дворники еще не выбрались, чтобы приводить дворы и улицы в порядок.

Несмотря на то что этой ночью я немало потрудился и почти не спал, меня переполняла энергия. Все получается! Все идет как надо!!!

Хотелось заорать во всю мочь, чтобы выразить, в каком я восторге от окружающего мира и своей жизни! Но орать я не стал. Не то место, не то время. «Не поймут-с!»

Так что я, впервые после ранения, рискнул проделать комплекс упражнений по уклонению от стрельбы, выхватыванию оружия и открытию стрельбы от бедра. Получилось, на удивление, неплохо. Нет, не сама стрельба, не идиот же я, чтобы стрелять во дворе жилого дома, в самом центре города. Да и револьверы я оставил дома. Тело меня неплохо слушалось, вот что! И раны совсем не ныли. Наверное. Можно потихоньку возобновлять занятия.

Я прислушался к ощущениям и решил пойти на больший риск. Выполнил нырок, перекат и открытие стрельбы с двух рук, с одновременными бросками влево и вправо. И вдруг поскользнулся и со всего маху упал лицом в лужу.